На заре авиации

– Тряпку дай, которую не жалко, и веревку.

– Подожди, ты чего, повесить его хочешь?

– Руки связать, чтобы не распускал.

Дед сходил в сарай, принес что просили. Андрей руки за спину красному завел, связал, потом тряпку в рот затолкал. А то начнет вопить, как очнется, только соседей всполошит.

М-да, не получилось завтра отдохнуть, харчами разжиться.

– Деда, продай, сколько можешь, хлеба, да еще чего съестного. По темноте уйдем мы, чтобы на тебя беду не навлечь.

– А с этим как же?

– Я его с собой уведу, он тебе более не навредит.

– Ох, лихо-то какое!

Андрей прошел в комнату к Насте.

– Как стемнеет, уходить будем, готовься.

А что готовить, если всего груза у нее саквояж? Дед кусок сала принес, четвертинку хлебного каравая и две сушеные рыбины.

– Все, что есть, не взыщи.

Андрей дал ему сотенную. За постой, за еду. Жалко деда, он добр к беженцам был, и еще неизвестно, как потом все повернется.

Андрей лежавшего без сознания мужика в комнату отволок. Не лежать же ему в горнице? Не приведи Господь, кто-нибудь в гости придет. Дед предложил:

– Давайте каши поедим, бабка пшенку сварила, с салом. Кулеш называется. Все сытнее шагать будет.

У Насти аппетит пропал, вяло ложкой в оловянной миске ковырялась.

– Ешь! – приказал Андрей. – Еще неизвестно, когда горячего поесть придется.

Бабка Агафья сидела молча, испугана была. Экие страсти в их избе произошли! Как стемнело, дед предложил:

– Может, лошадку запрягу и Ивана вывезем?

– Соседи поинтересуются, – куда на ночь поехал. Нет уж, мы сами. Уйдем задами. А кто спрашивать будет, так не было никого, и Иван этот к тебе не заходил. Стой на своем твердо.

Вздохнул дед. Страшное время настало, бесовщина. В соседнем селе красные батюшку кнутом били и изгнали, а крест с колокольни на землю сбросили. Безбожники! Порядка не стало, голодранцы командовать хотят, хотя сами работать не умеют. Село затихать стало. Андрей к Ивану подошел, пнул.

– Очухался?

Замычал Иван, глаза открыл, смотрит с ненавистью. Этот бы их не пощадил, нахватался большевистских идей утопических, а по сути, кровожадных.

– Поднимайся, Иван! Ты нас видеть хотел? Смотри. Врага видишь? Я офицер, авиатор, на аэроплане летал, немцев бил. И тебя не эксплуатировал, как твой Ленин говорит. Твои собратья офицеров расстреливают, вешают, пытают без всякого суда и следствия. Разве это законно? Вот сейчас в Архангельске англичане высадились, во Владивостоке американцы и японцы. Армия нужна, чтобы страну оборонять. А где она, армия? Разогнали-распустили по домам армию, а теперь мобилизацию объявили. Ну, придет необученный парень в армию, кто его обучит, в бой поведет? Разве не офицер? Э, да что с тобой говорить! Поднимайся!

Иван повернулся на бок, встал на колени, неловко встал. Андрей в левую руку саквояж взял. Сидор уже за плечами висел.

– Выходи. И не вздумай бежать. Застрелю. Мне тебя не жалко, ты Родину и веру предал.

Потом Андрей решил молчать. В полчаса Ивана не переубедить, зачем силы тратить?

Впереди Иван, за ним Андрей, замыкающей Настя семенит. Вышли из села, по грунтовой дороге на восток. Андрей у деда Пантелея еще вчера расспросил, как добраться до ближайшей железнодорожной станции. Оказалось, путь не близкий. От Москвы на Дон две железнодорожные ветки идут. Одна через Курск, потом на Харьков и на Ростов. Другая ветка через Ефремов, Лиски, Воронеж на Ростов.

Кроме как поездом ехать нечем. Коней у них нет, да и были бы, Настя в седле без навыков долго не продержится. Это только со стороны смотреть легко.

Автобусов на России еще в помине нет, грузовики счет на десятки ведут, и все их большевики экспроприировали. Вот и остается – к чугунке идти.

От Ефросимовки отошли километров на пять-шесть, ночью определить сложно. Как на бревенчатый мост зашли, Андрей приказал Ивану остановиться. Изо рта пленного кляп вытащил.

– Ничего перед смертью сказать не хочешь?

– Сволочь белогвардейская!

А далее про победу мировой революции и прочий бред. Андрей слушать не стал, вскинул Наган, изъятый у Ивана, и выстрелил в голову. Мертвое тело с шумом рухнуло в реку. Андрей швырнул в воду револьвер. Настя стояла в оцепенении, прижав ко рту ладонь.

– Зачем ты его?

– Или мы его, или он нас, другого не дано. А если жалко стало, вспомни станцию, поезд.

Про маму убитую Андрей умолчал, но Настя поняла. К утру вышли к Полянам. Андрей купил хлеба, селянской колбасы, поели. Хлеб и сало, что дед Пантелей дал, Андрей приберегал.

Потом Урынок, где после полусуток ожидания повезло чудом сесть в переполненный поезд. В Воронеже помогли солдаты из «Союза бежавших из плена», посадили на другой поезд. А южнее Воронежа уже степи пошли, казачьи станицы. Поезд то шел, то останавливался. Когда на станциях, набрать воду или угля, это понятно. Но когда стоял в чистом поле, было необъяснимо. До Ростова уже полсотни километров оставалось, как поезд встал. Час остановки, второй. Потом проводник объявил:

– Поезд дальше не пойдет, состав будет возвращаться.