На заре жизни. Том второй

Прошло несколько недель, и я уже забыла об этом инциденте, как вдруг ко мне приехала Екатерина Павловна и Марко Вовчок, которую я несколько раз встречала у Елисеевых, но до тех пор мы не бывали друг у друга. Романами И рассказами преимущественно из быта малорусских крестьян Марко Вовчок приобрела огромную популярность в обществе, особенно среди молодежи того времени. Это была женщина выше среднего роста, полная, не особенно красивая, но, как про нее говорили, лучше всякой красавицы. Когда она была уже не первой молодости, с чрезвычайно густыми, широкими черными бровями, с несколько расплывшимися, но весьма подвижными чертами лица, с умными темно-синими проницательными глазами. Одета она была всегда необыкновенно изящно, по моде, но небрежно, Екатерина Павловна заявила, что она завезла Марко Вовчок, а сама посидит у меня недолго: ей необходимо посетить кое-кого все по тому же «грязному делу». На мой вопрос, о каком деле она говорит, она тотчас же напала на меня за то, что я так легко забыла о помоях, которыми обливали Марию Александровну, «нашу честную, всеми уважаемую писательницу», с энтузиазмом говорила она, добавив к этому, «что если все так легко забывать и прощать клеветницам, то они всегда останутся такими же низкопробными существами. В таком случае мужчины будут вправе считать себя выше нас, женщин, даже в нравственном отношении… На это не должна равнодушно смотреть ни одна порядочная женщина». Затем Екатерина Павловна сообщила, что собрала сведения относительно большинства тех, с кем Мария Александровна, по словам сплетниц, поступила будто бы подло, а между тем оказывается уже в данную минуту, что ничего подобного не было. Впрочем, от некоторых еще не получены письма, с другими ей необходимо повидаться.

– Екатерина Павловна оказывается особой с рыцарской душой, – заговорила М. А. Маркович. – Скажите, пожалуйста, кто это нынче с таким самоотвержением защищает своих близких? Ведь она устроила настоящую анкету по моему делу, рассылает своих юных приятельниц, чтобы узнать только о том, когда та или другая дама может ее принять… Можете себе представить, до чего недобросовестными оказались госпожи Конради и Шелгунова: они ссылались даже на лиц, будто бы мною эксплуатируемых, но которых я никогда и в глаза не видала! Представьте же себе, сколько клевет прилипает к именам тех, у которых нет таких защитников, таких ангелов-хранителей, таких рыцарски честных людей, как Екатерина Павловна.

– При чем тут рыцарство? Обязанность каждого порядочного человека преследовать сплетниц… «Мамка» говорит, что это необходимо особенно для нас, женщин, чтобы оздоровить среду, в которой мы вращаемся, чтобы не краснеть за тех, с кем мы поддерживаем знакомство.

Вероятно, об усердном расследовании вышеизложенного дела не доходило никаких сведений ни до Конради, ни до Шелгуновой, так как обе они опять явились к Гайдебуровым на одно из последующих собраний. Вот тут-то Екатерина Павловна и начала их безжалостно разоблачать, прочитав одно за другим несколько писем от лиц, на которых указано было, как на жертв, подвергшихся эксплуатации со стороны Марко Вовчка. В одном из них отрицалось какое бы то ни было знакомство с нею, а потому-де писавшая и не могла говорить Шелгуновой что бы то ни было о ней, а тем более указывать на ее некорректные поступки; в другом указывалось, что однажды писавшая расспрашивала Конради о Марко Вовчке потому, что интересовалась ею как женщиною-писательницею; переводов же от нее она никаких не имела. В третьем письме писавшая объясняла, что она рассказывала лишь о том, как однажды носила Марко Вовчку на прочтение свой роман, которого та не одобрила, и добавила, что ею, вероятно, руководило jalousie de métier;[16] других же отношений она с этой писательницею никаких не имела. Вообще, слухи о Маркович как об эксплуататорше, как убедительно доказывала Екатерина Павловна, не подтвердились. Хотя Конради и Шелгунова продолжали настаивать на своем, утверждая, что все эти «дамы» испугались попасть в «историю», а потому и показывают теперь не то, что они раньше говорили, но Екатерина Павловна без стеснения назвала их особами, легкомысленно и преступно опорочившими честное имя известной писательницы.

Однако дружба между Елисеевыми и Маркович длилась недолго. Когда вышел ее перевод сказок Андерсена, то в одной из газет было указано, что многие места в них были слово в слово списаны из ранее напечатанного издания переводов тех же сказок, выпущенного в свет другими лицами, кажется, Трубниковой и Стасовой. Чтобы более наглядно доказать это, соответственные места того и другого перевода были напечатаны en regard[17].