На заре жизни. Том второй

– Счастливая! Ты не знаешь, что такое звуки! А мне они просто мешают заниматься!.. Рассматриваю под микроскопом крылышки насекомого, уже начинаю подмечать кое-какие детали, вдруг в ушах раздается вальс Шопена или соната Бетховена… Я все забываю и, когда прихожу в сознание, ловлю себя на том, что ногами такт отбиваю, головою покачиваю и голосом подпеваю… Каково? А то в уши лезут разные стихи… Ах, прах бы побрал этого Пушкина! Он меня просто отравил! Нужно мне было еще учиться декламации! Ведь для этого мне пришлось выучить наизусть множество его стихотворений, – вот они и лезут теперь в голову!..

– А ведь ты чудесно умеешь декламировать, – говорила я ей, – я на твоем месте поступила бы на сцену.

– Опомнись, что ты говоришь! Ты все как-то не можешь усвоить современных требований! Прошло времечко, милая моя, когда мы потешали сытых людей! А что было бы с Верусей, если бы я поступила на сцену? И как всем нашим я стала бы в глаза смотреть? Наконец, если все, решительно все умные и образованные люди находят, что естественные науки необходимы, и мы с тобой должны покончить со всеми своими благоглупостями!.. Мне куда тяжелее тебя достаются эти занятия! Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, до сих пор не могу приучить себя смотреть, как режут лягушек, не могу без омерзения дотронуться до человеческих костей!.. Всеми силами стараюсь вытравить из себя эту пошлость – и не могу…

Такого разговора было для меня достаточно, чтобы больше уже ни к кому не обращаться со своими сомнениями. Я не только продолжала бегать на всевозможные занятия по естествоведению, но и добывала книги, чтобы прочитывать то, что только что было изложено устно. Несмотря на это, я все более сознавала, что у меня ничего не выйдет из приобретаемых сведений, но мысль, что, бросив эти занятия, я не только не удовлетворю главным требованиям людей, меня окружающих, но даже сама себя буду считать пропащим человеком, заставляла меня еще с большим рвением заниматься тем, чем и все остальные.

Одною из главных своих обязанностей молодежь считала занятия в воскресных школах. И я с Верою Корецкою в первое же воскресенье отправилась в воскресную школу. Это было в марте 1862 года, незадолго до пожаров в Петербурге, – следовательно, еще до начала особенно усиленного гонения, воздвигнутого на воскресные и бесплатные школы. В школу, которую я посещала, приходило иногда двадцать, а то и более учителей и учительниц, и каждый из них брал двух, а то и одного ученика, и они вместе садились на скамейку. Подготовка учащихся была крайне разнообразна: приходили и безграмотные, и полуграмотные, притом желающих учить являлось иногда лишь немногим меньше, чем учеников.

Как только мы вошли в школу, мимо нас прошел молодой человек лет двадцати семи – двадцати восьми. Вера шепнула мне, что это Помяловский, писатель, уже пользовавшийся тогда большою известностью. Его густые, вьющиеся, волнистые темно-русые волосы были закинуты назад; красивые голубые глаза, благородный открытый лоб, подвижные черты лица и удивительно приветливая улыбка на губах – все делало его чрезвычайно симпатичным.

На этот раз я не взяла ученика, села на скамейку сзади Помяловского и начала прислушиваться к его преподаванию. Он с такой доброй улыбкой провел рукой по волосам белобрысого мальчонка, что, видимо, сейчас же расположил того в свою пользу. В то время как Помяловский перелистывал книгу, чтобы выбрать что-нибудь для чтения своего ученика, тот спросил его:

– Скажите, дяденька, как это пророк Илья так гулко громыхает по небу? Ведь на нем нет ни каменной мостовой, ни мостов…

Помяловский громко расхохотался, ему вторил и его ученик; затем он так просто начал рассказывать о небе и тучах, о громе и молнии, что под конец мальчик воскликнул:

– Значит, про пророка Илью только сказки сказывают?

Во время этого объяснения к Помяловскому подходили и другие ученики, без церемонии оставляя своих учителей, и наконец около него образовалась целая группа, из которой то один, то другой спрашивал его что-нибудь. Помяловский встал с своего места и с неподражаемою простотою, то добродушно посмеиваясь, то сопровождая свои объяснения русскими поговорками и пословицами, разъяснял недоумения детей. Скоро все присутствующие в школе – ученики и учителя обратились в одну аудиторию и внимательно слушали в высшей степени занимательные объяснения Помяловского.

Когда мы уходили из воскресной школы, Вера подошла к Помяловскому и пригласила его на свои вечеринки, несмотря на то что они друг с другом совсем не были знакомы. Но тогда этим не стеснялись, если только встреченный человек казался симпатичным. Так на это, видимо, посмотрел и Помяловский: он сердечно поблагодарил Веру за приглашение, записал ее адрес и дни приема и обещал бывать у них, что и выполнил, но меня уже тогда не было в Петербурге.