Читаем На Земле и в космосе полностью

Первое замечание общего характера. Если уж Юлия такая положительная, то что должна была бы сделать девушка, попади ей в руки такое открытие? Конечно, в первую очередь подумать о том, какую пользу людям оно может принести, и скорее всего отправиться в Академию наук. Кроме того, она, как человек умный и начитанный, не могла не подумать и о той опасности, которую таит в себе этот приборчик, если он попадет в руки людей недоброй воли. Правда, такая мысль мелькнула в ее голове, но так, вскользь, как неглавная. Разочаровавшись в женихе своей подруги, Юлия даже решает уничтожить «викентора», но и в этот момент ее не одолели сомнения: является ли изобретение отца такой уж ее личной собственностью, над которой она вольна чинить суд и расправу?

Второе замечание касается одной строчки. Последней. Идя на свидание с юношей, полюбившим ее, Юлия долго терзается, включать или не включать аппарат, проверять ли истинные намерения своего кавалера или нет, довериться парню, к которому и она неравнодушна, так сказать, без проверки? В конце концов, пишет автор, «Юлия включила аппарат». Если это не опечатка, то, по-моему, зря она это сделала. Это не в ее характере, это переводит Юлию в совершенно иной психологический тип: подозрительных, ревнивых женщин, которые шпионят за своими избранниками.

Мне кажется интересным сравнить рассказ Г. Гуревича с напечатанным еще до революции рассказом некоего А. Зарина под названием «Дар сатаны» (вообще-то подобных сюжетов встречается много, совсем недавно была опубликована, например, повесть З. Юрьева «Звук чужих мыслей»). Я выбрал пример для сравнения, потому что герои близки по возрасту, а следовательно, и по свежести восприятия мира. В рассказе А. Зарина подобную возможность получает молодом человек, скромный, добродушный и к тому же поэт. Получает чисто сказочным путем, и «сделан» этот «прибор» не из транзисторов, а из… слюны дьявола. Но цели введения фантастического хода вполне аналогичны в обоих рассказах. В отличие от нашей современницы, заринский молодой человек разочаровывается во всем: в друзьях, в невесте, во всех встречных людях, которые без исключения оказываются мелкими, подлыми карьеристами… И если Юлия колебалась, не утопить ли ей «викентор» в колодце, то герой «Дара сатаны» со злости выбрасывает свое снадобье в форточку, чтобы автор мог закончить рассказ циничной сценой: «В это время под окошком проходили молодые люди, только что вступающие в жизнь. Они возвращались с товарищеской пирушки и продолжали с жаром говорить об идеалах, о торжестве правды, о готовности пострадать за нее; давали жаркие обеты всю жизнь посвятить добру и служению ближнему,— и вдруг, приостановившись при свете фонаря, взглянули в глаза друг другу и… громко расхохотались».

Я думаю, что Юлии следовало бы выключить свой аппарат перед свиданием с Кешей, чтобы быть выше того героя, видимо, далекого от передовых кругов и поэтому приходящего к мысли, что в людях совсем нет ничего святого и искреннего.

А ведь и вообще литература — это тоже «заглядывание в чужие головы», так что столь заманчивый прием — сорвать уж окончательно все маски с человека, даже те, которые он носит несознательно, — будет постоянно привлекать к себе писателей.

В ином повороте тему «проверки на правду» мы находим в повести Льва Успенского «Эн-два-о плюс икс дважды» (сборник «Тайна всех тайн»). Обращение к фантастике такого известного литератора, как Л. Успенский, конечно, не может не привлечь внимания. В повести прекрасно выписаны обычаи, быт дореволюционного студенчества и тогдашняя жизнь; мы узнаём здесь руку «Записок старого петербуржца». А что касается собственно фантастики — изобретение такого газа, под воздействием которого люди начинают говорить только правду,— то и здесь многим писателям стоит поучиться, как придавать чисто техническим придумкам острый нравственный смысл, заставлять их «работать» на большую, глубокую идею. Право же, сцена в университетской аудитории, где под влиянием этого газа начинает откровенничать профессор-ретроград, может считаться в этом отношении образцовой.

Вторая повесть Л. Успенского, «Шальмугровое яблоко» (сборник «Фантастика–72»), стоит несколько особняком. Это довольно редкий вид фантастики «сегодняшнего дня», в которой нет ни пришельцев, ни роботов, ни телепатии, а только лишь загадочные, необычайные происшествия. В повести соседствуют бытовые зарисовки с полупародией, а может быть, и с полной пародией на приключенческие романы. Увлекательность и веселость — не последние достоинства «Шальмугрового яблока».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Батюшков
Батюшков

Один из наиболее совершенных стихотворцев XIX столетия, Константин Николаевич Батюшков (1787–1855) занимает особое место в истории русской словесности как непосредственный и ближайший предшественник Пушкина. В житейском смысле судьба оказалась чрезвычайно жестока к нему: он не сделал карьеры, хотя был храбрым офицером; не сумел устроить личную жизнь, хотя страстно мечтал о любви, да и его творческая биография оборвалась, что называется, на взлете. Радости и удачи вообще обходили его стороной, а еще чаще он сам бежал от них, превратив свою жизнь в бесконечную череду бед и несчастий. Чем всё это закончилось, хорошо известно: последние тридцать с лишним лет Батюшков провел в бессознательном состоянии, полностью утратив рассудок и фактически выбыв из списка живущих.Не дай мне Бог сойти с ума.Нет, легче посох и сума… —эти знаменитые строки были написаны Пушкиным под впечатлением от его последней встречи с безумным поэтом…В книге, предлагаемой вниманию читателей, биография Батюшкова представлена в наиболее полном на сегодняшний день виде; учтены все новейшие наблюдения и находки исследователей, изучающих жизнь и творчество поэта. Помимо прочего, автор ставила своей целью исправление застарелых ошибок и многочисленных мифов, возникающих вокруг фигуры этого гениального и глубоко несчастного человека.

Анна Юрьевна Сергеева-Клятис , Юлий Исаевич Айхенвальд

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза