На земле сингалов и тамилов

Каждое воскресенье Найнаппен работал по контракту. Он приглашал пятерых парней — «только чтобы помогать ему», как он выражался. В 2 часа пополудни он давал каждому пять сухарей и чистой холодной воды из ближайшего ручья. Это и был обед. В 5 часов дня они получали по пять десятицентовых монет, ибо цифру пять он считал счастливой.

Однажды у него гостили дочь с мужем. «Если они останутся еще на два дня, — думал он, — семейный бюджет затрещит по швам». Поэтому он решил привлечь и зятя на воскресную работу по упомянутому выше контракту — «только посмотришь, как там».

Он начал заострять мотыги для прополки. Клал их острием на большой кусок железа и точно рассчитанными движениями отбивал края молотком. При этом его мысли вертелись все время вокруг листьев бетеля в небольшой жестяной коробочке. Прошлым вечером он сжевал только один листик. Оставшиеся двенадцать теперь сжуют, наверное, жена, дочь и зять. Вспомнил и о единственной сигаре, оставшейся от пачки, которую он купил месяц назад. Он берег ее на крайний случай, она могла понадобиться в трудную минуту.

Подошло время идти на плантацию. С подобающим зятю почтением он позвал: «Брат, пойдем поработаем в поле».

Зять согласился, вместе с ними решила идти и дочь. К концу дня Найнаппен пришел в хорошее настроение. В конце концов, почему бы его родственникам и не помочь ему? И что значат какие-то там листики бетеля?

Пообедали они в 6 часов вечера, чтобы сэкономить на ужине. Найнаппен заметил, что сушеная рыба была порезана на неравные куски. «Неэкономно», — подумал он. И по-своему Найнаппен дал понять это жене:

— Слушай, жена, куски рыбы такие большие, что и в рот трудно положить.

Дочь лучше знала отца:

— Мама, разве ты не знаешь, что у отца плохие зубы? Большие куски рыбы положи зятю.

Найнаппен философски размышлял: «Когда чего-нибудь слишком много — тоже нехорошо».

В прошлом месяце, когда Найнаппен покупал продукты, он, выбирая сушеную рыбу, рассматривал ее на свет, прикидывая вес и толщину. Уже тогда он рассчитал, сколько из нее выйдет кусков. Ее хватит на месяц, решил он.

Так кусочками сушеной рыбы Найнаппен измерял время своей жизни и скопил несколько тысяч. У него и в мыслях не было, что таким образом он обворовывает себя и свою жену. Найнаппен принимал все меры предосторожности, чтобы оградить себя от случайностей, которые могли бы отнять у него сбережения. Он ни с кем не водил компании, не ходил на поклонение к святым местам, никогда не ел и не пил у родственников.

На шестидесятом году управление плантации уволило его с работы по возрасту и сообщило, что пенсию он получит уже в порту перед отправкой на родину.

Найнаппен собрал свои пожитки в старенький сундучок и отправился в путь. Никто не провожал его до железнодорожной станции, чтобы пожелать доброго пути. Найнаппен был грустен, жена плакала. И некому было успокоить ее или разделить его печаль. Ведь они прожили в этом бараке на плантации сорок лет, почти всю жизнь. И отъезд стал невыносимым испытанием.

Как-то вечером месяц спустя сюда прибежала с соседней плантации заплаканная дочь. Ударяя себя в грудь, она билась головой о закрытую дверь пустого дома и причитала:

Какие же громы и молнии разрушили этот дом,

о мой отец!

Скажи мне хотя бы одно слово, отец,

В этом покинутом доме…

Да, Найнаппен так и умер там на побережье, вдали от плантации, где он провел всю жизнь.

НОВОЕ ОРУЖИЕ

Он наказал себя и таким образом отомстил обществу за несправедливость, которую оно причинило ему и его товарищам. Методы, которые он применил, имели что-то от морализирования и мученичества, так что могли попасть в заголовки на первых полосах газет или привлечь большие толпы народа к месту происшествия.

Из-за недоброкачественной пищи в тюрьме он объявлял голодовку и таким образом демонстрировал внешнему миру, что борется с антиобщественными явлениями. Если ему недоплачивали за работу, он забирался на верхушку дерева и отказывался спуститься вниз до тех пор, пока сам премьер-министр не явится сюда и не пообещает уладить дело. Если он не был уверен, что чья-то рука или сердце смогут загладить его обиду, то с письмом в кармане он отправлялся на крышу самого высокого здания, бросался оттуда и разбивался насмерть, обличая таким образом испорченность нравов.

Эти формы борьбы мог применять только городской житель. Но его двойник на плантации использовал более тонкое и эффективное оружие.

Рамиа был избранным вождем рабочих на плантации Мидлтон. В его обязанности входило думать об их благополучии и добиваться улучшения жизни. Он хорошо понимал свой долг и стремился сделать все, чтобы покончить со «старым» и ввести «новое».

Время от времени он сообщал управляющему о «самых неотложных нуждах рабочих». Управляющий не принимал срочных мер, как ожидалось. Тогда Рамиа передавал дело в районное отделение своего профсоюза. Там он тоже сталкивался с неприятными отсрочками из-за бумажной волокиты.