На землях рассвета

Друзей у Охэйо было меньше — всего трое без Вайми и самого Найко — так что бездельничать им не приходилось. Отыхая от дел, они смеялись, рассказывали страшилки (которые здесь вполне могли быть и не выдумками) или забавные истории. Охэйо обожал пересказывать свои сны и, как полагал Найко, здорово при этом привирал — истории у него получались просто фантастические, и притом, очень интересные. Он валялся на диване, непринужденно положив голову на бедра одной из подруг, чесал грязные пятки и говорил вещи, часто не блистающе умные — но в восемнадцати карманах его парадной хайлины водилось множество весьма странных вещей: лазерные указки (часто весьма вредные для глаз), телефоны (от одного до четырех штук), фонарики, микрокомпьютеры, драгоценные камни, а в одном Найко заметил рубчатую рукоять пистолета — положение и род занятий побуждали Охэйо к неослабной бдительности. Войдя в помещение он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к малознакомым людям на расстояние вытянутой руки. Тем не менее, он не походил на человека, которого окружают враги. Создавая вокруг себя мирную, уютную обстановку, Охэйо был склонен к мелким изыскам во всем. Их посиделки были просто образцовыми — они скромно пили чай и общались очень культурно. Пошлостей Охэйо не терпел — стоило ему скосить глаза на сказавшего что-то не то, и виновный тут же извинялся. Его неприличные песни о любви Найко, наверное, приснились. С девушками Аннит держался очень уважительно — разве что, танцуя, мог поймать подругу и поднять ее на руках к потолку, вырвав восхищенно-испуганный визг — но вообще-то он был очень скрытным юношей. Найко не знал о нем, собственно, ничего, понимая, однако: если он решит остаться здесь, все изменится.

Эта идея очень ему нравилась и одновременно внушала опасения — прежде всего потому, что все его усилия разобраться в Охэйо напоминали попытки описать цвет радуги. Принц был экономичен в словах, поступках и затратах времени, точно оценивал свои возможности и редко уставал от работы — но в одежде, внешности, поведении и разговоре считался только с собой, был часто нелогичен в словах и действиях, хотя уличать его в этом рисковали немногие. Найко подозревал, что перед ним — скрытый диктатор, творчеством которого является власть, а базой этой власти — система неизмеримых, то есть не скованных законом, неформальных отношений между людьми. Его владение миром этих отношений было абсолютным, высоким искусством — и пользуясь этим, принц подчинял себе людей. Противостоять ему могли лишь немногие. Он управлял людьми походя, часто — ради развлечения — не их формой, но сущностью, создавая собственные миры и помещая людей в них. Как вот его…

Вдруг чьи-то теплые ладони обвили его талию. Найко позорно вскрикнул от неожиданности, и лишь потом гневно обернулся — но его гнев тут же угас.

В полушаге от него стояла одна из подруг принца — красивая крепкая девушка лет двадцати. У нее было скуластое лицо и густейшая грива вьющихся черных волос. Они уже несколько раз поговорили очень мило, но сейчас Найко замер с приоткрытым ртом, не зная, что сказать. Он не заметил, как влюбился в Иннку — но до сих пор не знал, что и она в него тоже. Сердце у него сладко сжало — несмотря на жару, он чувствовал тепло девушки, а в ее глубоком темном взгляде можно было утонуть. Потом она засмеялась и потянула его за руку.

В темноту.

12.

Они мчались верхом на мопеде по прямому, как стрела, шоссе, посреди широкой просеки. Было уже далеко за полночь, толку от слабенькой фары оказалось немного и Найко погасил ее. Ему нравилось ехать в призрачном сумраке. Впереди, над горизонтом севера, стояла таинственная, негаснущая заря, вокруг, за темно-медными стволами сосен, сгущалась непроницаемая тьма. Нигде, насколько хватал глаз, не было ни огонька, ни человека: все пропускные пункты в Империи на ночь закрывались и дороги были совершенно пусты. Найко словно попал в чуждый, таинственный, безлюдный мир и ровный шум отлаженного мотора совершенно не мешал ему. Ощущая ровный пульс машины и теплые руки подруги на своей талии, он не только сам сливался с ними, но становился частью чего-то большего, единый с окружающим, и, в то же время, отдельный от него. Иннка была очень благодарна ему за это, совершенно неожиданное, громадное удовольствие: в Усть-Манне юноша приохотился к ночной езде на мопеде, так что когда она предложила сделать что-нибудь необычное, затруднений у него не возникло.

Больше всего Найко нравилось кататься за городом, где в это время не встречалось ни единой живой души. Это одиночество было настолько обычным и устойчивым, что он ездил босиком, в одних рабочих штанах — чтобы ощущать нагой кожей напор прохладного, пропитанного пронзительным запахом сосен воздуха. Он почти никогда не останавливался: ему нравилось именно это бесконечное, стремительное движение.