На железном ветру

— Здравствуй, Коля-Николай, сиди дома, не гуляй! — Михаил подхватил племянника и одним махом поднял к потолку. Почувствовал, как под рукою трепетно заколотилось маленькое сердчишко, осторожно опустил на пол. — Поздравляю, братишка, с пятилетием. Подарок хочешь?

— Хочу, — решительно заявил Колька.

Михаил вручил ему перочинный ножичек.

Зажав подарок в кулаке, Колька юркнул в кухню — там у него имелся тайник.

Настасья Корнеевна в сердцах покачала головой.

— У тебя соображение-то есть?

— А что?

— Додумался мальчонке ножик подарить. А как напорется? Игрушку, что ли, не мог найти?

— А я откуда знал?

— Э-эх, — Настасья Корнеевна безнадежно махнула рукой, а Ванюша рассмеялся.

— Ладно, мамаша, авось не напорется. Скажите спасибо, что наган не презентовал.

Женщины удалились на кухню. Ванюша принял кожанку, усадил Михаила к столу, начал расспрашивать о работе, но тут же спохватился:

— Э, да я и забыл — у вас там кругом секреты, не разговоришься.

Собственно, Михаилу и не хотелось разговаривать. Он чувствовал, что далеко ушел от интересов семьи, оторвался от родственников. Его жизнь, его мысли заполняла работа в Чека, новые друзья, стихи, отношения с Зиной, а для семьи места не оставалось. Дома, среди разговоров о ценах на рынке, о предстоящем замужестве сестры Кати он сам себе начинал казаться маленьким, слабым, переставал ощущать так ясно выраженное Полем в стихах величие эпохи, собственную немалую роль в ней, все то, что давало ему силы выдерживать «железный ветер». Поэтому он старался меньше бывать дома.

Ванюшу позвали на кухню. Михаил взял с комода альбом, откинул тяжелую, тисненную золотом корку и прыснул от смеха. Месяца полтора он не брал альбом в руки, и за это время в нем произошли перемены. Внес их, по-видимому, предприимчивый Колька. Всех изображенных на фотографиях мужчин и женщин он снабдил бородой и усами. Карандаш его не сделал исключения ни для бабушки, ни для матери. Настасья Корнеевна на семейной фотографии выглядела гренадером в отставке, переодетым в женское платье. Еще более выразительный вид имела Анна — закрученные молодецкими кольцами усы и окладистая до пояса борода. По-видимому, такое обилие растительности объяснялось особым расположением Кольки к матери.

Михаил открыл пятую страницу. Ну, конечно, Зина не избежала общей участи. И ее брат...

Что это?.. Не может быть...

Изнутри словно кто-то кулаком ударил Михаила в сердце — на мгновение у него оборвалось дыхание. С фотографии, которую он видел, наверное, сотню раз, на него смотрел бородач. Знакомый бородач, впервые встреченный около дома Красовского. Аккуратная бородка и усы, подрисованные Колькой, не оставляли сомнений — то же самое лицо, та же посадка головы... И палка... палка... Как в калейдоскопе из разрозненных бесформенных стеклышек образуется правильный узор, так в голове Михаила отдельные малозначащие детали вдруг составились в стройную картину. Смутные чувствования получили логически ясное обоснование. До того ясное, что показалось невероятным, как он до сей поры не сумел увидеть очевидного: неизвестный с бородой, в котором подозревали заграничного белогвардейского эмиссара, был не кто иной как поручик Александр Лаврухин! Брат Зины...

Ошеломленный внезапным открытием Михаил сидел у стола и невидящими глазами смотрел в окно. А может быть — ошибся? Нет, нет... Еще тогда, в квартире Красовского, когда нашел палку, лицо бородача показалось знакомым... Но Воропаев, гад, задурил ему голову. Знает Зина или нет? Что-то подсказывало ему: знает... Ее странные вопросы... Помнится: «Если бы близкий тебе человек оказался нелояльным по отношению к власти...» А ее беспокойство, раздражительность во время вчерашнего свидания... Да, да... знает... Что гадать? Надо пойти и спросить.

Он поднялся. Доносившиеся с кухни звонкий голос Кольки, веселый смех Ванюши, добродушная воркотня матери представлялись чем-то нереальным, далеким. Реальностью было сделанное только что открытие. Пойти и спросить... А если этот офицерик засел дома? Арестовать... Но ведь он тоже вооружен...

За окном мелькнули знакомые — в полоску — щеголеватые брюки. Гасанка!

Михаил вбежал в спальню, приник к окну, выходившему во двор. Отсюда хорошо видны были ворота.

Он не ошибся — в воротах появился Гасанка. В своей неизменной коричневой папахе и с ковровым саквояжем в руках. Верно, тот самый саквояж, о котором вчера Холодков прочитал в рапорте.

Так вот почему Гасанка зачастил сюда!.. Никакой он не спекулянт, он связной поручика Лаврухина... Лаврухина и Красовского. Белогвардейская сволочь!

Михаил торопливо расстегнул кобуру, переложил наган в карман галифе. Выбежал в прихожую. Кухня была отгорожена от прихожей зеленой занавесью, оттуда густо наносило жареным и пареным.

— Ну, управляйтесь, пойду к гостю, — прозвучал голос Ванюши.

Михаил снял с вешалки кожанку, тихонько открыл дверь, выскользнул на лестницу. Навстречу спускался отец. Подумалось: вот некстати-то.

— Куда это тебя понесло?

— Я скоро, папа, я скоро...