На железном ветру

— Потому что нам с вами, товарищ Сафаров, воевать придется.

Михаил постучал вилкой о край тарелки:

— Ну-ну-ну! Попрошу без роковых предчувствий!

— Это, Миша, не предчувствия, а трезвый взгляд на вещи.

— Намек понял. Ибрагим, налей штрафную Оракулу.

— Ой, надо бы окна закрыть, — спохватилась вдруг Вера. — Хоть газетами...

— Правильно, — смеясь поддержал Ибрагим, — а то увидит какой-нибудь контролер: «Ну, скажет, и гепеушники! Вместо того чтобы неусыпно на посту стоять, они. пьянствуют».

Послышался осторожный стук в дверь. Это почему-то вызвало общий взрыв смеха.

— Типун вам на язык! — с притворным отчаянием воскликнул Ладьин. — Накликали контролера!

— Войдите, — сказал Михаил.

В комнату заглянул Глеб Яковлевич.

— Извините, Михаил Егорыч, вас к телефону.

Телефон был общий и находился в прихожей. Михаил бросил на край стола салфетку, встал.

— Разливай пока, Ибруша, я сейчас.

Через минуту Михаил вернулся.

— Придется вам бражничать без меня.

— Что такое? Домуправ вызывает? — вскинулся Ладьин.

— Если бы, а то сам Борода.

— Во-он оно что! Значит, мы тут веселимся, а начальство бдит?

— Еще как!

Михаил надел пальто.

— Возможно, скоро освобожусь, а нет — позвоню.

Обернулся от двери, весело продекламировал:

— Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я...

Он и не подозревал, на сколько предсказание поэта окажется для него пророческим.

3

Мельком взглянув на вошедшего Донцова, Воронин кивком указал на кресло и опять углубился в чтение. В зубах он держал длинную, английского происхождения, трубку. Трубка давала столько дыма, что побывать у Воронина на языке сотрудников отделения означало «покоптиться». Нередко можно было услышать: «Ты где был?» — «Да у Бороды целый час коптился».

Просторный кабинет был обставлен старинной мебелью. На обширном письменном столе аккуратными стопками лежали папки с делами, кипы бумаг, книги. Среди них седеющий человек с высоким лбом и пышной бородою более чем когда-либо напоминал ученого.

По образованию Воронин был лингвистом. Половину жизни он провел за границей. Родители, революционеры-народники, принадлежавшие к кружку Лаврова, эмигрировали, и младенцем он очутился в Германии. Здесь он кончил школу и университет. Общение с социал-демократами из эмигрантов не прошло даром. В 1908 году Воронин вернулся в Россию, уже будучи марксистом, и через пять лет стал членом Московской организации большевиков. Он знал несколько европейских языков.

В двадцатых годах ему пришлось работать в одной северной стране, где активизировался белогвардейский шпионский центр. Это и была та самая «продолжительная командировка», о которой он когда-то сообщил Михаилу. Человек, присланный в качестве помощника, некто Меркурьев, оказался предателем. Впоследствии было установлено, что до революции Меркурьев служил в охранке. В 1917 году с помощью чужого паспорта он переменил фамилию; годом позже ему удалось проникнуть в партию, а затем и в ВЧК. Это помогло замести следы, отсечь от себя прошлое.

Провал грозил Воронину и его жене смертью; террористы из белоэмигрантской организации не замедлили бы расправиться с ними. Пришлось немедленно бежать. Зимою, в лютый мороз, утопая в сугробах, они нелегально перешли границу. Воронин обморозил ноги и с той поры в зимние месяцы не признавал никакой другой обуви, кроме бурок.

Глубоко затянувшись, Воронин выпустил вязкий клуб дыма, спросил:

— Как ваш французский?

— Совершенствуется, — улыбнулся Михаил.

— Тогда ознакомьтесь с этим любопытным письмецом, передали товарищи из МИДа.

Воронин протянул мелко исписанные листы почтовой бумаги.

— Что скажете о форме? — спросил он, когда Михаил кончил читать.

— Не много. Писал, несомненно, француз. Скорее всего — чиновник, которому не чуждо сочинение официальных бумаг: отношений, объяснений, приглашений и прочего.

— А о существе?

— Похоже на правду, Виктор Аркадьевич, Во всяком случае как провокация или отвлекающий маневр не имеет смысла. На что провоцировать и от чего отвлекать? Да и в тоне письма чувствуется искренность. Кроме того, будь это подделка, автор ее указал бы более определенный способ связаться с ним. Письмо прислано по почте?

— Нет. Три недели назад сотруднику нашего торгпредства в Париже Журавлеву его вручила девушка, назвавшая себя Кармен. «Кармен из оперы». Псевдоним, конечно. Она же дала и свой адрес, если это можно назвать адресом: улица Суффло — та самая, на которой живет Журавлев. Разумеется, за достоверность тут ручаться нельзя. Что касается твоих выводов, — они совпали с моими. Давайте-ка, Михаил Егорыч, вот что: поднимите сейчас все, что у нас есть о Брандте.

— В этом нет нужды, — сказал Михаил.