На живца

— Да, она вся в этом. Своего рода мазохистка. Может, это не совсем подходящий термин. Но когда она связанная валялась на кровати с кляпом во рту, ей это доставляло удовольствие. По крайней мере, возбуждало ее, наше присутствие щекотало ей нервы. Она чуть не рехнулась, когда Хоук начал ее обыскивать, а она была беспомощна.

— Мне тоже кажется, что мазохизм — неподходящий для этого случая термин. Но она явно находит некоторую связь между сексом и беспомощностью, между беспомощностью и унижением, между унижением и удовольствием. Многие из нас имеют противоречивые наклонности к агрессии и пассивности. Если у людей нормальное детство, если они без проблем проходят юношеский период, то вырабатывают правильное отношение к этим вещам. Если же нет, происходит путаница и появляются такие вот Кэти, которые не могут разобраться в своих понятиях о пассивности. — Сюз улыбнулась. — Или такие, как ты, — довольно агрессивные.

— Но ведь галантные.

— Как ты думаешь, Хоук поддастся ей? — Сюз посмотрела на меня.

— У Хоука нет чувств, — ответил я ей. — Но у него есть правила. Если она впишется хоть в одно из них, он будет относиться к ней очень хорошо. Если же нет, будет поступать по настроению.

— Ты всерьез считаешь, что у него нет особых чувств?

— Я никогда не видел их проявления. Он всегда прекрасно выполняет порученное ему дело. Но я не помню, чтобы видел его счастливым или печальным, испуганным или ликующим. За те двадцать лет, что я знаю его, он ни разу не выразил ни малейшего признака любви или приязни. Он никогда не нервничает. Никогда не поступает опрометчиво.

— Он такой же хороший, как и ты? — Сюзан положила подбородок на сложенные руки и пристально посмотрела на меня.

— Возможно, — ответил я. — А может, даже и лучше.

— Он не убил тебя в прошлом году на мысе Код, хотя и имел такое намерение. Наверное, тогда в нем что-то шевельнулось?

— Мне кажется, он испытывает ко мне такую же любовь, как к вину, хотя не любит джин. Он отдал предпочтение мне, а не тому парню, на которого работал. Хоук рассматривает меня как вариант собственной личности. И где-то в глубине приказ убить меня по чьей-то указке противоречит его правилам. Не знаю. Но я бы тоже не смог его убить.

— Ты тоже считаешь себя в чем-то с ним схожим?

— У меня ведь есть чувства, — сказал я. — Я люблю.

— Да, это верно, — откликнулась Сюзан. — И делаешь это с большим успехом. Давай вернемся в спальню и там допьем последнюю бутылку шампанского. Продолжим наш разговор о любви, и, может, как говорят наши студенты, тебе еще раз захочется заняться этим самым.

— Сюз, — заметил я. — Я ведь не так молод, как они.

— Знаю, — ответила Сюзан. — Я воспринимаю это как вызов.

Мы вернулись в спальню, легли на кровать, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и смотрели какой-то фильм по ночному каналу в темноте комнаты, овеваемой воздухом кондиционера. Жизнь, может, и переменчива, но иногда все идет как надо. Фильм по ночному каналу оказался «Великолепной семеркой». Когда Стив Маккуин, глядя на Эли Уоллака, сказал: «Мы прорвемся, дружище», — я повторил это вместе с ним.

— Сколько раз ты смотрел этот фильм? — спросила меня Сюзан.

— Не знаю. Раз шесть или семь, я думаю. Его часто показывают на последних сеансах в гостиницах.

— И как ты можешь смотреть это снова и снова!

— Я смотрю его так же, как смотрят танцы или слушают музыку. Это не просто сценарий, это жизненная позиция.

Она засмеялась в темноте.

— Не сомневаюсь, — сказала она. — Это история твоей жизни. Что там происходит, не имеет значения. Важно то, как ты смотришь на происходящее.

— Не только, — возразил я.

— Понимаю, — ответила Сюз. — У меня кончилось шампанское. Как полагаешь, ты готов, прости фривольность моего вопроса, к следующему доказательству своей любви?

Я допил шампанское.

— С маленькой помощью моих друзей.

Ее рука легко коснулась моего живота.

— Я — единственный твой друг на данный момент, дорогой мой.

— Это все, что мне нужно, — ответил я.

Глава 25

На следующее утро Сюзан отвезла меня в аэропорт. По дороге мы остановились в кафе «Данкин» и попили кофе с пирожками. Утро было ярким и теплым.

— Ночь любви сменилась утром земных радостей, — заметил я, поедая пирожки.

— А Уильям Пауэл водит Мирну Лой в «Данкин-шоп» есть пирожки?

— Что он понимает! — ответил я и поднял свою чашку с кофе, изображая тост.

Она подхватила:

— За тебя, приятель!

Я спросил:

— Откуда ты знаешь, что я собирался сказать?

— Случайно догадалась, — засмеялась она.

В машине мы почти все время молчали. Сюзан — ужасный водитель. На поворотах я постоянно упирался ногами в пол.

Когда мы остановились у аэровокзала, она произнесла:

— Боже, как мне надоело! На этот раз надолго?

— Ненадолго, — пообещал я. — Может быть, на неделю. Вернусь не позднее закрытия Олимпийских игр.

— Ты обещал показать мне Лондон, — вспомнила вдруг она. — Если ты не выполнишь свое обещание, я сильно рассержусь.

Я поцеловал ее в губы. Она вернула поцелуй. Я сказал:

— Я люблю тебя, Сюз.

В ответ прозвучало:

— Я тоже. — Тут я выбрался из машины и направился на вокзал.