На златом престоле

Следом ехал на ширококостном буланом мерине полный пожилой муж, седовласый, с насупленными лохматыми бровями, весь с головы до ног облитый железом. Чешуйчатый ромейский[18] доспех его блестел на солнце, по лицу из-под островерхого шишака[19] градом катился пот. По правую руку от него на мышастом низкорослом прядущем ушами коньке скакал ещё один вершник[20], как и передний, молодой. Что-то масляно-лукавое проглядывало в чертах этого молодца, напоминал он хитрована-купчика, только что объегорившего на торгу наивного покупателя и светившегося от самодовольства. Маленькая войлочная шапчонка покрывала лишь самую макушку, оставляя почти полностью открытой гриву огненно-рыжих волос. На устах вершника играла лёгкая усмешка, и она же скользила в зелёных, как у кошки, глазах, каких-то неожиданно ярких. Одет был рыжеволосый просто, в долгую светло-коричневую свиту[21] из грубого сукна. По пути он беспрерывно что-то насвистывал, к явному неудовольствию пожилого мужа.

Сзади ехали несколько воинов, оборуженных копьями. На двух крытых рогожей телегах везли, как видно, охотничьи трофеи, – в одном месте выставлялись из-под рогожи оленьи рога, в другом – морда вепря с острыми и кривыми, как сабли, клыками.

Все всадники были хорошо вооружены, у каждого на поясе или в портупее за спиной висел меч или сабля, у молодых к сёдлам были приторочены кольчуги.

– Семьюнко! – окликнул передний рыжего. – Погляди, врата крепостные на запоре. И мост через ров подняли. Или беда какая створилась?

– А может, и так, княжич, – прикрывая глаза ладонью от солнца, ответил рыжий молодец. – Али попросту родитель твой бережётся, крамол боярских опасается.

Семьюнко косо глянул на пожилого и добавил:

– И не зря, верно, боярин Домажир?

Пожилой, недовольно хмурясь, молча передёрнул плечами.

– Помнишь, Ярославе, – продолжал Семьюнко, обращаясь к княжичу, – как единожды выехал князь Владимирко на ловы в Тисменицу, вот такожде[22], как и мы ноне, а бояре тем часом заперли врата да выкликнули на княженье Ивана Берладника. Больших трудов стоило отцу твоему Галич воротить и Берладника согнать со стола.

– Помню. Не забудешь такое. Вот, до скончания дней земных память. – Ярослав провёл пальцем по шраму на щеке. – Под Ушицей сабля половецкая проехалась. Хвала Пресвятой Богородице – защитила, отвела напасть. Но давайте-ка поскачем скорее. Проведаем, что там, во граде.

Он тронул боднями коня. Спокойный угорский иноходец пошёл рысью, далеко вперёд выбрасывая длинные передние ноги.

Узнав княжеского сына, охранники у ворот опустили через ров подъёмный мост. Всадники въехали в обитые медью Немецкие Ворота, пересекли вымощенную досками улицу, миновали другие ворота и оказались на просторном дворе перед княжеским дворцом. Возле крыльца трехъярусных хором с теремными каменными башнями по краям Ярослав торопливо спрыгнул с коня наземь, коротко бросил Домажиру и Семьюнке:

– Подождите в горнице. Я к отцу, – и скорым шагом поспешил вверх по крутой винтовой лестнице.

В горницах и переходах ему раболепно кланялись дворовые челядинцы. На верхнем жиле[23], возле одной из палат Ярослав едва не столкнулся с рослой молодой женщиной в цветастом саяне[24] и повое[25] на голове. Холодно кивнув ей и промолвив коротко:

– Здрава будь, Млава! – Он помчался дальше, через гостиную залу с толстыми оштукатуренными столпами прошёл на гульбище[26], оттуда свернул в ярко освещённый смоляными факелами на стенах переход и, наконец, постучался в дубовую скруглённую наверху дверь. Страж в кольчуге и высоком булатном шеломе[27] приветствовал княжича поясным поклоном.

– Кто тамо? Входи вборзе[28]! – послышался за дверью раздражённый голос.

Ярослав шагнул в уставленную столами узкую и длинную палату. Князь Владимирко Володаревич, сверля сына колючим неодобрительным взглядом, резко встал с высокого резного кресла.

Был он приземист, ширококостен, белолиц, лет имел пятьдесят шесть; будучи ростом меньше сына, стоя рядом, смотрел на него своими светло-серыми белесыми глазами снизу вверх, исподлобья. Руками с толстыми короткими пальцами он перебирал окладистую пшеничного цвета бороду, говорил отрывисто, цедя сквозь зубы:

– Снова вороги подымаются на нас, сын. Изяслав Мстиславич Киевский с уграми, с королём Гезой сговаривается. Хочет за прошлое мне отомстить. Собирает, совокупляет силы ратные на Волыни, во Владимире. Король Геза вельми гневен. Помнит, как я в прошлое лето угорский отряд, на подмогу Изяславу супротив князя Юрья шедший, избил. До единого человека тогда угров в мечи мои удальцы взяли. Вот и злобится король, а Изяслав, враг мой давний, злобу сию разжигает. Вовсе обнаглел Мстиславич. Топерича силу свою чует. Почитай, соуз у его и с ляхами, и с уграми, и с черниговским Изяславом Давидовичем. Князя Юрья Суздальского, тестя твово, с Киева прогнали в обрат в Суздаль. Ну, да сам в своих бедах виноват князь Юрий. Всё людей жалел, воевать не хотел, всё миром поладить мыслил. Да время нынче не такое.

Владимирко вздохнул, переведя взор на забранное слюдой в свинцовой оплётке окно.