На златом престоле

— То трудно. Изяслав — старший князь среди черниговских. Мой сын — в его воле. Пока...

— Пока... — повторил Осмомысл. — Ну, а клятву на кресте требовать от тебя я не буду. Верю тебе, Верхуслава Всеволодовна.

За выкуп отпущу я Башкорда твоего в степи, так и быть. Пусть только помнит всё, о чём я с ним говорил.

...Хан и ханша, сопровождаемые небольшим отрядом половцев, уехали в Дикую Степь. Оружные галицкие дружинники в бронях провожали их до самой Кодымы. Перед тем Башкорд дал клятву держать с Ярославом мир. Видно, добилась от мужа Верхуслава того, о чём не смог уговориться с ним Осмомысл.

Высоко в небе над степью кружил хищный ястреб. Вот ринулся он резко в высокую траву, подхватил когтями какую-то мелкую птицу и круто взмыл ввысь, скрываясь в синем просторе неба. Так же быстро скрылся за окоёмом посреди высохшего под жарким солнцем разнотравья и маленький отряд половцев. Скрылся, чтобы никогда больше не возвращаться сюда, на берега стремительного Днестра.

...Весь выкуп за Башкорда Ярослав отдал Ольге. Княгиня хотела выстроить для себя отдельные хоромы и послала в далёкий Суздаль гонцов брату Андрею с просьбой прислать добрых зиждителей. Уже в начале осени в Галицком Детинце закипело строительство.

Стучали топоры, жужжали пилы. Это были звуки мирные, Ярослава они только успокаивали и заставляли думать о том, что одержал он ещё одну победу — не на бранном поле, а за столом долгих переговоров. От очередных напастей, от будущих лютых бед уберёг он родную землю — Золотую Червонную Русь.

На очереди был Берлад.

ГЛАВА 81

Пока на Днепровском правобережье, в Червонной Руси и на Волыни устанавливался порядок, пока галицкие ратники гнали в степь орды Башкорда и Турундая, к востоку от Днепра, на Черниговщине бушевал разъярённый Давидович. Дважды приводил он в Посемье и на берега Десны донских и донецких половцев, вместе с ханами жёг сёла и деревни, подступал в дыму пожарищ к самому Чернигову, но оба раза был отогнан от города объединёнными дружинами Ростислава Киевского и Ольговичей.

Отбились от неудачливого князя и жители Путивля, ушёл Изяслав за Сейм, на половецкую сторону, договариваться со своими союзниками о новом нападении на Русь. С ним вместе в бескрайние просторы Дикого Поля поспешили с добытым полоном ханы из племени Догостаничей. Будет на что купить дорогие наряды и доброе заморское оружие, чтобы снова и снова налетать со свистом ветра в ушах на левобережное пограничье.

Казну свою и княгиню Марфу поручил Давидович заботам Ивана Берладника. Иван остался в Выри, небольшой крепости на берегу реки Вир, одного из левых притоков Сейма. Крепки были дубовые стены, высоки надвратные башни Выри, широкий ров облегал крепость, крутой земляной вал затруднял осаду. Вокруг тянулись цепочками пологие густо поросшие лесом холмы, меж ними темнели глубокие балки.

Золотая осень царила на Черниговщине. В жёлтый наряд оделись дубы, липы, осины. Удивительной красоты вид открывался с заборолов и башен Выри, на многие вёрсты вплоть до устья Вира перемежалась изумрудная темень сосновых боров с яркой охрой лиственных рощ.

В Выри Иван мыслил отсидеться до возвращения Изяслава с половцами. Утрами обходил он стены, пристально осматривал каждый зубец, каждое прясло. Понимал прекрасно: каша на Северянщине заваривалась густая. Столь яростное межкняжеское противостояние было разве что в годы, когда бились за киевский стол покойные Долгорукий с Изяславом Мстиславичем.

Везде и всегда рядом с Иваном была теперь Марфа. После отъезда Давидовича предавались они греху, по-прежнему таясь от всех. Почти каждую ночь проводили вместе, на широкой постели в доме местного тысяцкого, и удивлялся Ростиславич, насколько горяча и пылка была половчанка, сколь много было в ней страсти и желания. Иной раз и ночи не хватало, не хотела отпускать его Марфа с рассветом, обнимала, целовала с прежним неуемным огнём, постанывала от наслаждения, от желания ненасытного, порывистая, резкая, яркая.

Много женщин было у Ивана в жизни, и робкие полонянки встречались, и бабы дорожные, привычные к любовным утехам, отдававшиеся ему с ленивым равнодушием, и боярские жёны и дочери, дарующие любовь как благо или как милостыню безудельному князю-изгою. Марфа не походила ни на одну. Находясь с ней рядом, Иван едва ли не впервые за лихую свою жизнь чувствовал, что любим по-настоящему.

Марфа целовала и щекотала языком его бесчисленные заработанные в бешеных сшибках шрамы, пальцем закручивала оселедец, игриво улыбалась, острыми ноготками проводя вокруг заросших густыми волосами сосков, со смехом раз за разом сжимала в ладони и вращала, возбуждая, его набухший могучий фаллос.

— Неутомимая ты, — говорил Иван, ласково оглаживая каскад её волнами падающих на плечи иссиня-чёрных волос.