На златом престоле

...Князь Владимирко в 1124 году от Рождества Христова получил в наследство от своего отца Свиноград, тогда как младший брат его, Ростислав Володаревич, сел на стол в Перемышле. Недолго жили братья в мире, почти сразу же по смерти отца вспыхнула между ними распря. На стороне Ростислава выступили два брата Васильковича, Владимирко же прибег к помощи угров. В ссору владетелей Западной Руси поспешил вмешаться киевский князь Мстислав, сын Мономаха, грозным окриком из стольного велев, чтобы княжили Владимирко и Ростислав в городах, которые завещал им отец. Но братья не желали мириться, причём зачинщиком ссоры стал Владимирко. Тогда Мстислав послал на Червонную Русь оружные рати.

Струхнув, князь Владимирко бежал в Угры. Вместе с ним отправились туда ближние его советники, а также беременная жена и дочь Анастасия. В венгерской столице Эстергоме[150] княгиня София родила сына. Так появился на свет он, Ярослав. Мир на Червонной Руси вскоре был восстановлен, княжеская семья вернулась в Свиноград, а пару лет спустя, после неожиданной кончины Ростислава, Владимирко овладел и Перемышлем.

Первые детские воспоминания Ярослава связаны были с Перемышлем, смутно помнил он, как мамка — полногрудая страдающая одышкой венгерка, таскала его на пристань на берегу Сана, где тянулись долгой чередой соляные склады. Здесь было шумно и людно, отовсюду раздавалась многоязыкая речь. Испугавшись огромного горбатого верблюда, маленький княжич спрятался в складках мамкиной юбки и тихо плакал, размазывая по щекам слёзы.

Запомнил он также и постриги свои, и подстягу — обряд посвящения в воины, когда дядька, боярин Гарбуз, усадил его на коня, а отец, улыбающийся, наряженный в саженный самоцветами драгоценный кафтан, в горлатной шапке[151], провёз его вокруг двора. Маленький Ярослав от страха закрывал глаза.

Учиться грамоте его посадили в семь лет вместе с молодшей сестрой. Занимались они вроде бы прилежно, хотя непоседливая сестра без конца дразнила его, показывала язык, колола булавками. Решив отомстить ей, Ярослав выкрал у учителя-монаха Никодима лист дорогого пергамента, назначенного не для уроков, но для дел более важных — переписки книг, начертания грамот, ведения летописей, нарисовал на нём уродливую рожицу с острыми зубами и косичкой, схожей с крысиным хвостом, и подписал: «Се — Евдоксия». Девочка разревелась от обиды и пожаловалась отцу. В тот день Ярослава впервые подвергли порке, причём порол его сам Владимирко, а вслед за тем заставили просить у сестры прощения.

Анастасия была старше его на пять лет, и когда Ярослав с Евдоксией ещё только начали постигать грамоту, она уже числилась в невестах и ходила в красивых одеждах. Всегда надменная, высоко держащая голову, старшая сестра едва замечала их, а заметив, пренебрежительно кривила губки — что, мол, взять с вас? Дети всего лишь.

Евдоксия и Ярослав были друг на дружку похожи, оба русоволосые, кареглазые, с прямыми тонкими славянскими носами. Глаза, как говорили, достались им от матери, а носы и волосы — от отца. Старшая сестра совсем не походила на них — это была синеглазая курносенькая блондинка, к четырнадцати годам сильно вымахавшая в росте, с уже выпирающими из-под нижней сорочки округлостями грудей. Меж кумушками в тереме ходили слухи, что «сблодила покойная княгиня» с одним тиуном — чудином. Никого ибо в роду ни у Владимирки, ни у королей венгерских такового не было николи — белокурого да курносого. Тем не менее отец сильнее младших чад Анастасию любил и баловал; всякий раз, возвращаясь из похода, щедрой рукой дарил ей то паволоки, то сукно на сряду[152]. Однажды привёз из болгар диковинки — красные кожаные сандалии, серский[153] шёлк на платье и шёлковый же мафорий. Платье княжне пошили в короткий срок, и хаживала теперь по терему перемышльскому юная девица, ставшая ещё более надменной и напыщенной, стараясь как можно чаще напялить на себя весь этот пурпур. Выступала навой, при виде Ярослава, которого отец воспитывал в строгости и велел носить только самую простую одежду — посконную[154] рубаху да расширенные у колен порты, морщилась с нескрываемым презрением. Иной раз ткнёт в бок или в живот, засмеётся, глядя на его недовольное лицо, скажет: «Яко смерд[155], ходишь. Словно и не сын княжой вовсе».

«Расфуфыренная фуфырка» — так в шутку прозвали Анастасию при дворе Владимирки, так порой и отец её называл, привозя любимой дочери очередной дар.

Единожды в летнюю пору, в жару решил отрок Ярослав искупаться в Сане. Река узенькой змейкой извивалась меж холмов, бурлила на перекатах, и княжич старался не уплывать далеко, держаться близ берега. Выйдя из воды, невзначай столкнулся Ярослав с незнакомым мальчиком, явно не из семьи княжеской челяди или Владимирковых бояр.

— Ты кто?! — вопросительно уставились на княжича лукавые зелёные глаза. Волосы у мальчика были ярко-рыжего цвета.

— Я — Ярослав.

— Выходит, ты сын княжеский. А я — Семьюнко. Отец мой солью промышляет, возит из Коломыи.

— Вот как!

— Послушай, Ярославе. Давай с тобою дружить! — предложил рыжий.