На златом престоле

— Постойте! — словно от забытья очнувшись, вскричал Избигнев. — Не трогайте, отпустите его! Спор у меня с ним, мне его и решать! А кровопролитьем день свадьбы портить негоже!

Он решительно разрезал острым засапожным ножом верёвки, молвил твёрдо, протягивая утру его обронённое оружие.

— Вот, барон Фаркаш, сабля твоя. Езжай теперь, куда хочешь. Я зло твоё прощаю. Но на пути моём впредь не попадайся! Биться с тобой более не стану! Видно, Господу се не угодно. Уходи! Ступай с миром!

Ивачич отвернулся и, взяв за повод коня, поспешил выбраться из сугроба на протоптанную дорожку.

— Повезло тебе, ворог! — проворчал недовольный Семьюнко. — Моя б воля, я б тебя не отпустил!

Фаркаш лениво взобрался на своего вороного, тронул скакуна боднями. Взмыл могучий фарь в воздух, перескочил через тын, скрылся во тьме наступившей ночи. Лишь клубы снега летели вслед уходящему вершнику, метались по сторонам.

Завыла, засвистела в ушах вьюга.

— Поедем ко мне обратно. Как там Ингреда? — встрепенулся внезапно Избигнев, подумав с отчаянием, что, гоняясь за Фаркашем, о молодой жене своей не вспомнил вовсе.

— Ничего, пришла в себя, — улыбнулся ему Осмомысл. — Оксана, сестрица Семьюнкова, быстро её в чувство привела.

Спешили всадники, рысью неслись по кривым улочкам засыпающего Галича. Тусклым серебристым светом отливал в небе месяц, указывая им путь.

ГЛАВА 56

Птеригионит пал ниц перед Давидовичем, подполз к сидевшему на высоком кресле князю, облобызал ему алые тимовые сапоги. Молвил тонким писклявым голосом:

— Дозволь довести до ушей твоих, о всеблагий и всемилостивый архонт! Я, жалкий раб, смею беспокоить твой слух, ибо возмущает против себя тот, кто пользуется твоей несказанной добротой, но за широкой спиной твоей острит нож, готовясь вонзить его в твоё благородное сердце!

— Говори проще, яснее, быстрее! — рявкнул Давидович. — Не терплю я ваших ромейских околичностей! О ком донести порешил, пёс смердящий!

— Вот ты на ловы выехал, а Иван, рекомый Берладником, в тот час со княгиней твоей предавался утехам греховной любви.

— Что?! — Давидович побагровел от ярости и стиснул кулаки. — Да как ты смеешь?! Ты, урод?! На друга моего клевещешь! Княгиню измыслил позором покрыть!

Ударом ноги он заставил взвизгнувшего от боли евнуха отлететь к дверям горницы.

— Ты! Мразь! А ну, сказывай, каким ворогом ко мне подослан?! А?! Убирайся! Убирайся прочь! Прочь с очей моих! Гад! Мерзость!

Задыхался князь от бешенства. Резко рванул он ворот багряной рубахи. Медная пуговица покатилась по дощатому полу.

Перепуганный Птеригионит, подобрав подол долгой хламиды, стремглав выпорхнул в переход. В одночасье рухнул его тонкий тщательно разработанный вынашиваемый не одну неделю план. Дрожащий от ужаса, шмыгнул он на нижнее жило и спрятался в утлой каморке под лестницей возле поварни. Но и там его обнаружили гридни, выволокли на свет божий, отвели в покои княгини.

Марфа насмешливо улыбалась, глядя, как евнух трясётся от страха.

— Что, не удался твой навет, грек? — спросила злорадно, подбоченясь.

«Всё она знает. Везде у неё уши!» — с отчаянием подумал Птеригионит.

Надо было бежать, бежать немедля. Он стал озираться по сторонам. Юркнуть бы вон в ту дверцу боковую. За ней, он знает, крохотная каморка с подполом. Через потайной ход можно пробраться к оконцу, вырубленному почти на уровне земли. Но как скроешься, если вот она тут, проклятая ведьма княгиня! Кликнет стражу да велит бросить его в поруб. Или вовсе придушить прикажет. Что ей стоит?

Распростёрся Птеригионит ниц перед Марфой, завыл жалобно, заскулил, стойно собака побитая.

— Встань! — топнула Марфа ножкой в багряном выступке.

— Не смею! — пролепетал, размазывая по щекам слёзы, Птеригионит.

— А я тебе говорю: встань! Немедля! Ишь, разнылся! Ранее думать надо было! Гляжу, погубить измыслил ты нас с Иваном! Дак вот, враже, не выйдет у тебя ничего! Слышишь, не выйдет! Утри слёзы-то. Скажу тебе кое-что. Разгневался вельми на тя князь-от Изяслав. Велел пытать на дыбе. Пришлось мне вмешаться. Уговорила я князя оставить тя покуда в покое. Как уговорила — не твоего ума дело. А токмо отныне, — она задумчиво приставила палец с розовым ноготком к подбородку, — мне служить будешь верно. Псом станешь моим. Всё, что повелю, исполнять будешь. А еже бежать удумаешь, из-под земли тебя достану. И тогда даже дыба, и та раем тебе покажется, враже. Запомни. Еже лихое что о тебе сведаю — такожде берегись. — Она погрозила ему кулаком. — Ну а покуда... Приставлю я тебя ко князю Ивану. Приглядывай за каждым шагом его. И обо всём, что он деет, мне будешь доносить. Понял?!

— Понял, о премудрейшая госпожа!

— Но коли хитрить сызнова удумаешь, коли козни супротив нас с Иваном строить почнёшь, так ведай: погублю я тебя, евнух! — Она с презрением посмотрела на его испуганное уродливое лицо.

Птеригионит снова пал перед ней на колени.

«Посмотрим ещё, кто кого погубит», — подумал он злобно, удивляясь тому, что внезапное спасение пришло к нему оттуда, откуда он никак не ожидал.

ГЛАВА 57