Набат 1

Лишь в одном месте им пришлось сбавить скорость. Ремонтники, как водится, зимой взялись за путепровод и сузили трассу до одной нитки. Крыльев у «ауди» нет, гусениц нет, ни взлететь, ни объехать по бездорожью, бравурные слова песни не помогут, приходилось стоически выжидать, пока встречный поток уступит нитку, и двигаться еле-еле в плотном потоке машин. Водитель, наэлектризованный профессором, стал объезжать поток по обочине.

— Лемтюговская команда, — кивнул он на ремонтников. — Бабки отмывают. Вроде бы ремонт, благородное занятие, а на самом деле мафиозный клан денежки из черного нала в светлый безнал перепускает. Вот и все благородство. Третий раз за год здесь ремонт.

Стараясь разрядить обстановку, подключился Луцевич:

— Мой приятель из Чикаго сказал: если слышите стрекот отбойного молотка средь бела дня, знайте, это не ремонт, это мафия ссыпает доллары в свой карман, а ремонтники работают ночами, и очень тихо. А в России мафию не обуздали? — обратился он к Судских.

— Где как, — без особого желания отвечал Судских. — В основном пока воинствующий нейтралитет и встречные диверсии. Здесь, например, ремонтникам приходится укладываться в жесткий график. По указу, ограничение движения облагается крупным штрафом в казну государства. За каждый отмытый доллар мафия платит светлую десятку штрафа.

— Государству выгодно, а мафии? — спросил Луцевич.

— У нее другие заботы. Черной неотмытой налички столько, что это для нее укус комара, лишь бы светлый ручеек не пересыхал…

Водитель выбрался на шоссе и впритирку с рейсовым автобусом заспешил дальше. Случайно взглянув на окна автобуса, Судских нашел там знакомое лицо. Ошибиться не мог, хотя мужчина у окна был одет в простенькую куртку и вязаную шапочку.

«Пармен! — чуть не вскрикнул он, но сдержался. «Ауди» стала обходить автобус. — Куда это он? — пытался вычислить маршрут монаха Судских. Понятно одно, едет на поиск мальчугана. — Один? Как же так?.. — И опять навалилось щемящее чувство, бередившее его с ночи. — Вообще-то встретить монаха в дороге не к добру…»

Луцевич по-своему воспринял изменившееся лицо Судских:

— Успокойся, Игорь, с Лаймы бери пример. Мы успеем. Если поражение кожи достигнет двух третей, тогда кранты. А на это уйдет двое суток минимум. А мы максимум через четырнадцать часов будем на Камчатке ь выкупаем тебя в молоке и трех водах. Разом помолодеешь.

— А девять часов отставания от Москвы учел? Сутки долой, — меланхолично заметил Судских. Говорить ему совсем нехотелось.

— Учел, учел, — заверил Луцевич весело. По географии пятерка была. Успеем, время просчитано. А в чудо верить надо.

«А мне монах встретился», — с грустной усмешкой подумал Судских: патруль на мотоциклах велел им остановиться.

— Спецпропуск не видят! — возмутился Луцевич.

— Видят, — откликнулся водитель. — Только это, Олег Викентьевич, не ГАИ, казакам меж царем и пролетарием разницы нет.

Пришлось подчиниться. Луцевич на правах старшего взялся качать права патрульным, кивая на спецпропуск на лобовом стекле.

— Да охолонь ты, Олег Викентьевич, — угомонил его старший. — О тебе и печемся по личному распоряжению Гречаного. Синюю полоску наклеим — и двигай дальше. И тебя знаем, и о тебе знаем.

— Зачем мне эта полоска? — кипятился Луцевич, вкусивший уже прелестей беспрепятственных передвижений. — Я без нее проеду!

— Велено. Погромы в стране начались, везде бандиты голову подняли, под видом патрулей останавливают, а с синей полосой тебя никто не имеет права остановить. Валяй по осевой.

Едва Луцевич уселся, водитель дал полный газ и рванул вперед с дальним светом под вой сирены. Их пропускали. В последние годы с такой помпой мчались только на пожар. Остальных казаки нещадно карали, если не получали оповещения.

— Что там? — полюбопытствовал Судских, сжал руку Лаймы.

— Погромы, говорят, мерзавцы активизировались.

«Видать, по старинному сценарию», — отметил Судских про себя.

Лайма держалась отлично, как и обещала. Муки ожидания сплавились в ней с твердой решимостью быть с мужем, что бы ни сулила судьба.

«За что ты меня такого старого выбрала?» — спросил он как-то.

«Я не выбирала тебя, я ждала. Георгий разложил мне однажды таро и нагадал: «Твой суженый любим Всевышним. Ты узнаешь его сразу. Он твой навсегда».

Опять они обгоняли рейсовый автобус, ушедший вперед за время их вынужденной остановки.

«Не увижу Пармена, он справа сидит», — с неожиданной печалью подумал Судских. И удивился радостно, увидев Пармена в заднем окне автобуса. Пармен поднял руку в ведическом приветствии.

«Знает путь!» — подумал Судских. Тоска оставила его сердце.

— Кого ты там высматриваешь? — спросила тихо Лайма.

— Загадал. Повезет тому пассажиру в автобусе — и нам повезет.

Лайма прижалась к нему понимающе. Как будто и ей полегчало.

«Ауди», почти не снижая скорости, въехала в ворота с поднятым шлагбаумом, помчалась прямо к стоянке самолета Гречаного, который безраздельно принадлежал теперь Луцевичу. В ранних зимних сумерках резко вспыхивали проблесковые огни, гудела турбина на прогреве. «Ауди» лихо подлетела к самому трапу, и водитель сказал: