Набат

Пришло время тикать, и Мастачный укрылся в пограничном сельце. Прислушиваясь к себе ночами, он определял, жив ли в нем упрямый норов, дающий удачу.

Вчера он наконец расслабился, крепенько попив с казачками самогону, сам выгнал первачок, и те от прилива полковых чувств предложили ему: чего перебиваться с отрубей на мякину, если ему, мужчине в самом соку, самое то в урядниках служить. «А то?» — расхорохорился Мастачный. И так ему идея пришлась, будто в седле сызмальства сидел, нагайкой помахивал, и Канады не надо.

— Браты! — прослезился Мастачный. — Быть тому.

— Тогда пиши заявление на имя районного головы, через день-другой бумаги наказной атаман завизирует, в Москву пошлет, и через недельку-другую накрывай стол, господин урядник, — уверил его старший на гулянке подъесаул. — Любо!

И еще добавили за новоиспеченного урядника.

А затеял Мастачный гулянку вовсе не из-за посул: доча весточку прислала, телеграмму: «Дядя Петя, наша мама нашлась». Как договаривались. Открылась тайна! Он выгадал!

Выгадывать Мастачный любил. И там за четвертью буря-кового самогона не прозевал выгоды, какая давалась ему в руки с предложением казаков поехать с бумагами прямиком в столицу. Охранная грамота на опасную дорогу! Эх…

— Браты, — сказал он прочувственно, когда шум поздравлений улегся. Налил полный стакан, встал. — У меня сегодня еще одна радость, племянница из Москвы весточку прислала, сестренка моя нашлась единственная. Пропала среди беженцев из Казахстана и вот нашлась. Не могу, как видеть хочу. — Настоящая слеза капнула в стакан. — Выпьем, браты, за то, что не покупается, не продается — за наших родных!

Все поднялись, с чувством выпили и загалдели разом с новыми поздравлениями, и подъесаул предложил немедля отправиться с нарочным в столицу.

Чудесный выдался денек и вечер! Битый небитого везет… Браты маху не дали, опорожнили всю четверть и спать завалились кто где сидел. Спал Мастачный сном убиенного. Лишь под утро привиделся ему Григорий Лаптев. Вышел из воды и посмеивается:

— Попался?

— Не замай, — отодвинулся подальше Мастачный. — Кто попался?

— Ты, дурень! Я записи только для себя делал, все расчеты составлял с поправкой. Понял?

— С какой такой поправкой? — почувствовал сомнение Мастачный.

— Ас такой: для меня картина гладкая, а для дочери твоей выйдет искаженная, как в кривом зеркале. У меня ангелы, у тебя черти. Тебя ведь папа с мамой тоже с поправкой делали, с выгодой, время на любовь не тратили, вот чучелом тебя и сканировали.

— Не замай родителей! — закричал Мастачный. — Про шифр давай!

А тут еще Судских появился.

— Вот, Игорь Петрович, — обратился к нему Лаптев. — Нас нет, а этот урод морально-материальный процветает. Почему?

— Возможно, это он живет, как положено, — задумчиво ответил Судских, — а мы беспутно, мечемся по жизни. Он жрет, убивает ради этого слабых и даже сильней себя. Не закон ли это жизни?

— Но мы ведь мыслящие! И ему мозги даны, чтобы думать!

— Откуда мы знаем, что думает чайка? Мы упростили мир остальных живущих, себя считаем избранными. Мы себя уважаем, их нет. Помнишь, Гриша, как лет пятнадцать назад посеяли демократию, а проще — вседозволенность, и выросли тупицы-рэкетиры, безголосые певицы, лакеи стали избранниками народа, ворье — банкирами и главами правительства, и все они презирали людей, умных и честных. Выходит, они соль земли, а мы придатки?

— Выходит? Нет, Игорь Петрович, так ничего не выйдет. Бросим его как есть. Я не дам ему стать царем природы.

Они ушли, а Мастачный прошептал:

— С нами крестная сила!

И проснулся. Приподнялся на локте, оглядел похмельное товарищество. Видок не отрезвляющий. Поднялись невпопад, толклись по хате в поисках похмельного.

Сложные картинки подсунул ему буряковый самогон. С такого напитка и у профессуры академической шарики за ролики зайдут. Рассольца бы, рассольца, сканируй его, Господи!

Кое-как похмелились, после обеда с горем пополам выехали. В армейский газик вместо положенных пяти человек набилось семеро, Мастачный восьмой. Зажатый на заднем сиденье, Мастачный угрюмо сопел. Никто из пассажиров его не знал, на попойке их не было, и почтения к Мастачному они не выказывали, но винищем в закрытом газике несло изрядно. Умеющий крепко выпивать, Мастачный сивушных запахов не переносил. Настрадался он страшно.

До Москвы добрались в пятом часу утра. В кромешной темени взрезывая асфальт лучом дальнего света, промчались сквозь центр. Мастачный удивился: ни один разъезд не остановил газик. Странно…

— Куда это мы? — забеспокоился Мастачный. Москву он знал досконально. — Браты, мне бы на Бережковскую набережную, — попросил он робко.

— Нарочного доставим, потом тебя завезем, — ответили ему.

«Наверно, тот на переднем сиденье», — решил Мастачный о худощавом юноше, сидящем рядом с водителем, и затосковал даже о временах, когда сам сиживал на переднем сиденье.

Неожиданно улица показалась ему знакомой. Очень знакомой.

— Приехали, братан, — сообщил водитель. — Лефортово.