Набат-2

Минули сутки, банкиров и всех виповских, арестованных накануне, выпустили с извинениями. Намечался скандал, и, опережая его, обиженных пригласили в Кремль. Принеся им извинения за поспешность органов, президент собрался уходить.

— Как? И это все? — зашумели банкиры и важные персоны. — Как можно?

— А что надо еще? — спросил президент, оборачиваясь через плечо. — Не понял…

— Вы обязаны оградить нас от этой разнузданной опричнины! — взвился от возмущения с остроносого лица голос Горбулиса, патентованного, клейма негде ставить, мерзавца.

— Тогда по порядку, — согласился президент, вернулся к столу и взял первую папку из рук помощника. — Все подвиги господина Горбулиса запротоколированы и занесены в дело по порядку. Девяносто первый год: хищение драгоценных камней из Алмазного фонда — шестьсот тысяч долларов убытка. Девяносто второй год: участие в афере с фальшивыми авизо — пять миллиардов рублей… Или вам сразу переводить в твердую валюту? — осведомился президент.

Горбулис длинного носа не поднял, запах дерьмеца был вполне осязаем.

— Тогда продолжим, — сказал президент.

Ватага великовозрастных арапчат смолкла: двое охранников внесли в зал приема внушительные стопы одинаковых черных папок, разложили на столе.

— Готовы слушать? — спросил президент, оглядев присутствующих приунывших виповцев.

— Мы в Георгиевском зале, господин президент, — подал голос Гуртовой поспешно. — Здесь слава России, а не отделение жандармской охранки.

— Значит, не читать, — удовлетворенно произнес президент, — другие мнения есть?

Отмолчались виповцы, папок хватало на всех.

— Тогда попрошу не раздувать скандала в средствах массовой информации. Придумайте сами что-нибудь. Скажите, что проводились штабные учения, а вы согласились помочь стране, а потом все были приглашены в Георгиевский зал за наградами. Поговорили, кроме прочего, о бедственном положении России, и присутствующие согласились внести в казну для детей-сирот десять миллиардов рублей новыми…

— Новыми? — ахнул жадный Гайдар. Издевки президента уже не брали во внимание — свои надо выкладывать, вот трагедия!

— Можно для удобства в твердую валюту перевести, — невозмутимо предложил глава страны. — Не будем торговаться, господин Гайдар, как верно подметил ваш товарищ по бездарным делишкам, мы в Георгиевском зале, — отвесил поклон президент и вышел. Помощники, ко всеобщему облегчению, унесли стопы черных папок. Представление окончилось.

Понимали виповцы хорошо: сегодня президент содрал с них хорошую откупную, завтра пижам в полосочку не избежать. Проглядели они шутника, серьезный оказался, и вообще его победы на выборах никто не ожидал. Какое наглое хулиганство!

Или победа президента была запланирована другой силой и в другой игре?

Какие там игры… Заигрались в поддавки.

«А эта встреча — не сознательно ли она планировалась? — размышлял Судских. — Лучше не придумаешь: залез без долгих угрызений совести в карманы к воришкам, забрал сколько надо на первый случай и предупредил: в милицию не ходить, орать: «Караул, грабят!» — не поможет, когда надо будет вывернуть вам карманы, позову. Спасибо за внимание».

День у Судских оказался чересчур насыщенным, только в седьмом часу вечера он засобирался домой. Находил дела самые неотложные, и все же к семи часам они кончились.

«Поеду», — вздохнул Судских.

Зазвонил городской телефон, и Судских взял трубку с облегчением. Глядишь, какая-то зацепка…

— Игорь Петрович, здравствуйте, это Люба.

Легкое удивление: ей он телефонов не давал.

— А у меня определитель. Я ждала, как вы обещали, рискнула позвонить. Это опрометчиво с моей стороны?

— Как вам сказать… — подыскивал повод выпутаться из щекотливого положения Судских. За язык никто не тянул. — День, Любаша, выдался дурацкий.

— Я вас понимаю, — участливо отвечала она. — Отложим встречу до лучших времен?

«Семь бед — один ответ», — решился он и сказал:

— Если вы простите мою оплошность, готов понести наказание.

— Что вы! — обрадовалась она. — Жду!

Она продиктовала адрес, и Судских спустился к машине. Взял водителя, охрану, намереваясь задержаться часа на три и уехать потом домой.

Его новая знакомая жила на проспекте Мира в одном из старых респектабельных домов и занимала двухкомнатную квартиру, просторную и вместе с тем уютную. Мужского присутствия не ощущалось, не было и следа альковного пристрастия. Высокие потолки, картины, копии, но мастерские, мебель без определенного стиля, однако собрана в одном месте гармонично. Одна комната — кабинет, другая — гостиная. Где спальня — не определить.

— Мне эта квартира от родителей досталась, — пояснила она. — Папа украинец, мама русская, десять лет назад уехали в Киев, когда папа ушел на пенсию.

— Он был важной персоной? Виповец? — спрашивал Судских мимоходом, разглядывая книжные стеллажи в просторном холле.

— Не столь важная, но персона. Внешторговский работник, — уточнила Люба.