Набат 2

— Убедил он. Прежде всего, изменив хронологию, и срок правления изменили. Запутали, так сказать, дьявола и получили божий глас. Якобы срок правления Ивана Грозного окончился в 1584 году плюс сюда половина дьявольского числа, в итоге— 1917 год. И само собой, под грозных правителей легче легкого списывать свои проделки. К примеру, Горбачев, а затем Ельцин по собственной бездарности натворили массу глупостей. Ельцин вообще беспределыцик, нарушил Конституцию расстрелом Белого дома. Думских он позже держал за шавок и делал что хотел. А списать эти грехи, как на опричнину, проще на Лебедя. Верить будут. Потому что бездари и ельцины в истории не задерживаются. Разве один Герострат только…

— Подтасовщик ты! — рассмеялся Судских. —  Не лихо ли загреб?

— На то есть неоконченная рукопись Ивана Вискова-того. В 1551 году царь Иван лично и тайно велел ему составить полную летопись и хранить после смерти своей с древними книгами. Вот откуда пошла легенда о библиотеке Ивана Грозного.

— И где она? — поскребла Судских ревность тонким коготком.

— Игорь Петрович, извините ради Бога. День вашего рождения завтра, хотели завтра и сделать подарок.

И порадовало, и защемило сердце от такой удачи.

— Откуда? — спросил он тихо, не веря удаче.

— У Гуртового обнаружили при обыске. Уже готовую к отправке с диппочтой израильского посольства. Обошли на полчаса.

— Спасибо за бесценный подарок, — от души сказал Судских.

В приподнятом настроении он решил позвонить домой. О сыне жена уже знает, но засвидетельствовать почтение надо.

Приготовленные ласковые слова утонули в ушате обвинений: какой он, к черту, отец, если сына чудо спасло, и не пора ли им вообще расстаться?

«И что бабам надо? — унимал испорченное настроение Судских. — Или мне одному такая злыдня досталась? Да и хрен с тобой!» — ругнулся Судских и набрал номер Любаши.

И под самый занавес насыпал соль на рану Воливач: брали Илью Трифа, а он улизнул непонятным образом.

Как можно улизнуть из опечатанной норки?

3 — 11

Алексей Первушин, командир диггеров, был самым выносливым в группе, но самым опытным, без сомнения, считался его тезка Алексей Перваков, отчего последний не стеснялся выговаривать Первушину за избранный маршрут движения. Хождение под Москвой — путешествие не просто опасное, оно неожиданное. Под бывшей Манежной площадью Перваков отказался идти трубой Неглинки, и Первушин согласился.

Валерка, самый младший в группе, приставленный к Смольникову, шепотом пояснял ему:

— По Неглинке если, там неприятностей хватает.

— Каких? — тихо вопрошал Смольников.

— Можно за кабель оголенный ухватиться невзначай или в капкан угодить.

— А кто их ставит?

— Антидиггеры. Мы с ними воюем.

— Разговорчики в строю! — окрикнул Первушин и посветил в их сторону фонариком.

Третий час пути группа шла маршрутом, известным только Первушину и Первакову. Под ногами текла вода, если не выпадало идти участком по колено. Сверху постоянно капало, по стенам сочилось, влага буквально плавала в воздухе. Ржавые крепления не казались прочными, грозили рухнуть, и Смольников только удивлялся, как до сих пор не завалило все эти коридоры, переходы, тоннели, как вообще центр Москвы не провалился в преисподнюю.

Смольников по всем параметрам в диггеры не попадал, не будь просьбы органов и не снабди их сам Воливач картой, какую раньше диггеры в глаза не видели. Был он не приспособлен к утомительным переходам, обряда посвящения не проходил и клятвы не давал. Откуда у Смольникова такой опыт? Он привык корпеть над книгами в тиши кабинета, а не месить в однообразии жижу под ногами, дышать сырой взвесью. А так ли уж интересно упереться лбом в замурованный проход на пути, а шажок в сторону макнет в протекающие погадки по самую грудь. Но взялся за гуж… Опыт был у Первушина, у Первакова, группа равнялась на них, они без особых затруднений выводили подопечных в нужную точку и безошибочно называли место над ними.

Так-то оно так, но выходить к искомой точке приходилось чаще всего обходными путями, такими тесными и узкими лазами, что Смольников удивлялся, когда проход оставался позади.

— Кто это все понарыл? — ворчливо спрашивал он, и охранитель его жизни Валерка быстрым шепотом отвечал охотно:

— Этим ходам, Леонид Матвеевич, лет по триста, а другим и ста нет, зато страшные тайны за ними кроются. Мы вот идем известным ходом, а где-то тут неизвестная дверца скрывается…

— Опять болтовня? — окрикивал Первушин, чаще Перваков, и Валерка испуганно умолкал. Вылететь из группы диггеров проще простого, достаточно упрека старшего, и никто не заступится: есть клятва, она соблюдается неукоснительно.

Первушин объявил привал. Зажгли свечку и сели кружком.

Смольникова больше интересовали не конечные точки маршрута, а именно эти разговоры на отдыхе, когда Валерка с молчаливого согласия вожаков мог пояснять безбоязненно, о чем намеками общались на привале. Случалось, сами вожаки обсказывали непонятные вещи и тайны, от которых несло сыростью и жутью. Приходилось Смольникову самостоятельно разбираться, легенда или чистейший это факт.