Набат

Но паровоз его не послушался. Передние колеса сделали последний оборот и, потеряв под собой опору, закрутились в воздухе. Словно припав на колени, паровоз ткнулся грудью в яму поворотного круга и замер в этом поклоне, не переставая крутить колеса.

У начальника тяги зашевелились на голове волосы. Мало того, что рабочие отказывались работать, теперь останавливалось все движение на станции. Сколько времени придется потратить, чтобы поднять паровоз, и — главное — кто же будет его поднимать?

— Чего вы хотите?.. Чего вы хотите, черт вас всех побери?! — исступленно кричал он, обращаясь к рабочим, и лицо у него то бледнело, то разгоралось.

— Хотим, господин начальник, чтобы мастера Зворыгина не было. Это — первое. А второе — прекратить измывательство над рабочим людом, положить конец неправильным штрафам, — заявил пожилой котельщик.

— Сверхурочные часы оплачивать полностью...

— Под праздник шабашить раньше, — подсказывали рабочие.

Раздумывать Решетову было некогда.

— Хорошо. Мастер будет уволен, а остальные ваши требования я сообщу управлению. Сам я их решить не могу. Приступайте к работе.

— Сначала пускай контора рассчитает Зворыгина. До обеда управится с этим, а после обеда мы и начнем, — ответил за всех котельщик, и рабочие поддержали его слова.

Жандармский ротмистр прискакал во главе эскадрона солдат, но делать ему уже было нечего. Ротмистр пошел вместе с Решетовым и Симбирцевым в контору депо, а солдаты, потоптавшись на месте, повернули обратно.

— Товарищи! — крикнул рабочим смазчик Вершинкин. — Чего будем стоять до обеда? Пойдем к дятловским. У них нынче тоже горячий день. Поддержим их заодно.

— Айда!..

— Тронулись!..

У дятловских был тоже горячий день. Утром они собрались у заводских ворот в ожидании приезда хозяина. Многие из пригородных обитателей разделяли негодование рабочих и — одни из сочувствия, другие из любопытства — не отходили от них. Здесь тоже по рукам ходили листовки, отпечатанные накануне в доме у смазчика. Толпа у ворот росла с каждым часом. Пришли жены рабочих, маляры — Агутин и Алексей Брагин. Будто бы шли они по своим малярным делам, да и натолкнулись на такое необычное сборище. В руке у Агутина была длинная палка, расщепленная в верхнем конце. Зачем-то понадобилась она старику.

Солнце поднялось уже высоко, а Дятлова не было.

— Чего ждать еще будем? Он, может, вовсе не явится...

— Домой к нему всей оравой идти. Зубков вчерась правильно говорил...

— За свои деньги — мучайся...

— Он опять, гляди, к игумену уедет...

— Пошли, ребята, чего будем зря тут стоять?! Новых талонов, что ль, ждать?..

И пошли. Алексей Брагин, Агутин, Прохор Тишин, Зубков и Петька Крапивин выдвинулись в первый ряд.

— Ежель полиция станет путь пресекать, рассыпайся на стороны и по переулкам на Соборную выходи, — обернувшись к идущим позади, сказал Зубков.

От дятловского завода дорога в город вела через каменный мост, горбившийся над небольшим ручьем, и к нему же шла дорога от железнодорожного переезда. Деповские рабочие уже подходили к переезду, когда их увидели дятловские. Алексей взял из руки Агутина палку, вынул из кармана кумачовый лоскут, и через минуту над его головой, подхваченный легким ветром, затрепетал красный флаг.

— Ура-а!.. — грянули деповские.

— Ура-а!.. — отозвались дятловские рабочие.

Их отделяло расстояние саженей в пятьдесят, когда из-за угла одного дома выскочили несколько городовых, а по улице, устремляясь к переезду, пронеслись конные стражники.

— Этого хватай, этого... с флагом какой...

Алексей быстро сорвал кумач и отбросил палку. Агутин перехватил у него скомканный лоскут и сунул за пазуху, стараясь замешаться среди остановившихся рабочих.

Надувая на бегу щеки и свистя в захлебывающийся неистовой трелью свисток, к Алексею бежал городовой. Рабочие метнулись в сторону и освободили дорогу. Прохор Тишин упал под ноги городовому, и тот ткнулся головой и руками в канаву. Алексей побежал. Свистки настигали его, встречные люди шарахались в сторону.

— Жулика ловите!.. Жулика!.. — кричал квартальный Тюрин.

Какой-то мужик кинулся наперерез Алексею и уже готов был схватить его, но Алексей увернулся.

— Я не жулик, а социалист! — крикнул он.

Бородатый извозчик, стоявший на углу улицы, соскочил с козел тарантаса и, наклонившись к земле, изловчился захлестнуть Алексею ноги кнутом.

— Социлист, стало быть?.. Такие-то нам и нужны, — навалившись всем телом, придавливал его извозчик к земле.

Подбежал квартальный Тюрин, и они вдвоем связали пойманного и посадили в тарантас. Тюрин сел рядом и держал Алексея обеими руками.

— Э-эх, залетный!.. — хлестнул извозчик застоявшуюся лошадь.

— Вот и устерег я, парень, тебя... А ведь как говорил, не вяжись ты с этим Агутиным-маляром, доведет он тебя до худого. Вот и вышла правда моя. Эх, Алексей, Алексей, лихая твоя голова, — с укором говорил по дороге Тюрин.

Глава тридцатая ОСТАНОВИВШЕЕСЯ ВРЕМЯ

Веревки развязали, и Прохор сел.

— Встать! — громко крикнул начальник тюрьмы. — Стоять должен навытяжку, обормот. Обращенья не понимаешь... Как зовут?

— Тишин, Прохор Васильевич.