Набат

Из памяти не выходил разговор с маршалом: «Удержать позиции. Выстоять. Время выиграть для тех, кто организует оборону на ближних подступах к столице».

Три-четыре бы пушки. Выкатить и ударить прямой наводкой. Сам бы встал к орудию…

Рядом на корточках сидел Матюшкин. Отстегнул от поясного ремня «лимонку», подкинул на руке, засунул в карман шинели.

Генерал скосил взгляд: что он носит в ранце? Матюшкин как раз раскрыл его, замурлыкал себе под нос. Взгляд генерала выхватил уложенные в ряд противотанковые гранаты, четыре «лимонки», диски к автомату, две бутылки с горючей смесью… Запасливый, однако. Вот кому придется защищать Москву! Потеплело на душе, позвал:

— Матюшкин.

Боец поднял кверху голову.

— Как ты думаешь, танки пройдут?

Голос у генерала доверительный, очень ему хочется, чтобы ответ бойца совпал с его собственными мыслями.

Придвинулся к нему Матюшкин, уперся плечом в плечо.

— Никак нет, что вы. Простите. Эх…

— Говори, говори, — подбодрил генерал.

— Один бы нам танк.

— Скоро, голубчик, к нам придет подкрепление.

— Ясное дело, придет, а нам сегодня, сию минуту, товарищ генерал, позарез нужно. Атаку отбить чем? Бутылками?

— Давай дадим команду отступить? — понизил голос Хетагуров. — Пока не поздно. А?

— Отход? — вырвалось у Матюшкина. — А бой?

— Без танков погибнем.

— Это я так, к слову…

Генерал прищурил глаза, лицо серьезное.

— Никак в нас усомнились, товарищ генерал?

Матюшкин быстро нагнулся, взял из ранца противотанковую гранату:

— А это что?

— Это граната, Матюшкин, а не танк. Людей погубим.

— Вы к гранате прибавьте мою душу, злость, и сразу другая сила будет.

Обнял его генерал за плечи, но получилось неуклюже.

— Отойдем, а он ходу прибавит, снова нагонит, факт!

Матюшкин шмыгнул носом:

— Тряхнем его разок-другой, а там, если по стратегии надо, — и отойдем.

Послышался рокот моторов, генерал вскинул бинокль: из леска выползли танки. Раз, два, три, четыре, пять… Ну, это не так страшно. Шуму больше наделали. Не промедлил бы Ганькин! Не отрываясь от бинокля, генерал просматривал поляну. Или бойцы умело замаскировались, или комиссар с ними опоздал.

Танки ползут по белоснежной скатерти.

Одно орудие с перебитым колесом…

Уже свастику различает на броне без бинокля. Гусеницы отбрасывают в сторону комья снега.

«Обстановка требует, товарищ Хетагуров, сделать невозможное… Задержите противника на своем участке».

Если бы войска армии не оказались расчлененными. Молчит единственное орудие. Молчит оборона.

Молчат истребители. Где же комиссар?

— Матюшкин!

— Слушаю!

— Где комиссар? Проверь…

Не успел отойти Матюшкин, как впереди ухнуло, и танк обволокло густым дымом. И тот, что шел слева от головной машины, встал. А головная идет прямо на генерала. Ударило единственное орудие. Махина продолжала надвигаться.

«Удержать рубеж. Любой ценой».

— Матюшкин!

— Я!

— Гранату!

— Товарищ генерал! Не пущу!

Предстал перед ним мысленно прежний адъютант. Молоденький. Форму еще не успел помять, ремни на нем скрипят… Немцы идут во весь рост. Генерал выскочил из окопа, и люди бросились вперед. Если бы не адъютант, пришлось бы и ему пойти в рукопашную. Адъютант закричал: «Товарищ генерал! Не пущу!»

Потом, на новом рубеже, его убило…

— Матюшкин, — тихо повторил генерал.

— Не могу…

— За нами, милый, Москва.

Тряхнув рукой, генерал сбросил варежку.

Матюшкин вложил ему в руку гранату, а сам на брюхе выбрался из траншеи.

Сжал генерал гранату. Ползет вперед Матюшкин. Танк, не сбавляя скорости, палит на ходу. Встал генерал во весь рост, занес руку с гранатой.

Матюшкин успел метнуть раньше.

Головной танк застопорило. Откинулась башенная крышка, и из люка высунулось дуло автомата. Застрекотало. Матюшкин подскочил к танку, бросил в люк «лимонку», отбежал, упал, прежде чем услышал глухой взрыв.

Два танка повернули назад. Немецкие автоматчики зарылись в снег, открыли бесприцельный огонь.

Вернулся ползком Матюшкин. Без шапки, разгоряченный.

— Ах, разиня, посеял, — бормоча, свалился в траншею.

— Как ты его? — не удержался генерал.

— Ушанку-то?..

— Танк..

— Не знаю, — просто сказал Матюшкин. — Шапку вот потерял, старшина другую не даст.

— Ты папахи достоин, Матюшкин, генеральской.

— Уж скажете… — не по уставу ответил боец.

Пришел Веревкин, без слов сунул Матюшкину ушанку.

— Спасибо, — сказал ему в спину Матюшкин, и на душе у него потеплело.

Генерал приказал:

— Приготовиться к контратаке! Эвакуировать тяжелораненых.

Козырнул Матюшкин, а когда отошел, понял: формальность в ту минуту была лишней.

Оглянувшись, Хетагуров крикнул вслед:

— Что же с комиссаром?

Послышались шаги. Возвращался Матюшкин.

— Матюшкин!

— Я!

— Найди полкового комиссара.

Снова ушел ординарец, но вскоре вернулся, топая сапогами.

— Товарищ генерал, беда, — выпалил он.

— Погиб?

Генерал подался к Матюшкину.

— Славка… Сын его подбил танк и сам…

Генерал бежал по траншее запыхавшись, ему помогли выбраться.

Комиссар стоял с обнаженной головой…

Расстегнул генерал полушубок на груди, перевел дух, всмотрелся в Славку, лежащего на шинели.

Комиссар опустился на колено, поцеловал Славку в забитые снегом волосы. Не выдержал: встал, уронив голову, беззвучно зарыдал.