Набат

— Не помню, чтобы ты водку хлебала, а уж в долг! Ладно, занесу тебя в черную тетрадь, за тобой никогда не пропадет. Но с чего ты это? — допытывалась Фатима.

Да разве Анфиса слово проронит, тем более с ней? Вся станица узнает до того, как она бутылку на стол поставит.

— Наше дело… — неожиданно резко сказала Анфиса.

— А я думала… — протянула Фатима, снимая с полки бутылку.

Подавая, проговорила:

— Ты мне обещала полки заменить.

— Обещала.

Фатима, сложив руки на груди, уперлась в высокий прилавок.

— Так ты постарайся. Чем наш магазин хуже других?

— Тебе скоро новый отстроят.

— А туда пойдут другие, мне и этого хватает.

— Сговорились! — И Анфиса к двери.

— А ты, Анфисия Ивановна, чего не заглянешь к своей соседке?

Остановилась на пороге, не оглядываясь, буркнула:

— Да вот…

— Какая теперь ты моей матери соперница…

— Тьфу на тебя!

Засмеялась Фатима, и ее голос преследовал Анфису до самого дома, в хату вошла, а все еще ругалась с магазинщицей: «Ну, не стерва, а?»

Поставила бутылку на стол, раздеться не разделась, передумала, сунула бутылку во внутренний карман пальто — по самое горлышко провалилась — и двинула в столярную, прихватив с собой щенка.

Ввалилась и первое дело — дверь на крючок, а еще для большей надежности просунула под ручку лопату, чтобы, значит, намертво.

Щенок сидел на верстаке, уставившись на Анфису, а та повертела бутылку да поставила рядом с кружкой, провела по губам. Про корку вспомнила. В шкафу на полке лежала она засохшая. Взяла и вернулась к верстаку.

Кто-то снаружи дернул дверь, и щенок заурчал.

— Выкуси, — прошептала Анфиса, погладила щенка. — У нас с тобой все надежно. А иначе как?

На улице не успокоились, кажется, пытались вырвать дверь с петлями, не обращая внимания на это, Анфиса подмигнула щенку:

— Держись за меня и не пропадешь!

Налила из бутылки в кружку и, выдохнув из себя, приложилась к холодному краю, потом сложила три пальца, будто собиралась перекреститься, подцепила корку, сунула под нос и глубоко втянула в себя воздух.

— Землей пахнет! В нем, брат, вся сила…

2

Пришла Анфиса на собрание раньше всех, уселась в первом ряду. В школьном зале топилась новая голландская печь, но обогревала плохо: когда Анфиса размыкала губы, то изо рта вырывался пар. Однако холода Анфиса не чувствовала: она с нетерпением ждала событий, а в том, что они будут, не сомневалась и поэтому мысленно обращалась к сыну: «Угомонись, не вздумай лезть на рожон…»

На сцену суматошно выбежала комсомольский секретарь, словно за ней гнались, поставила на стол пузатый графин с водой и исчезла, чтобы снова объявиться, теперь уже с блюдцем; приподняла стакан и просунула под него блюдце, окинула взглядом стол.

Люди прибывали. Громко перебрасываясь шутками, занимали последние ряды, прежде чем сесть, гремели стульями. Усевшись, мужики сразу же лезли в карманы за куревом. Ну а бабы, известное дело, зашелушили: семечки всегда при них.

Пришел Лука, занял место рядом с Анфисой — зал от сцены до середины пустой, а ему вот обязательно надо примоститься тут же, — ткнул ее локтем в бок. Но у Анфисы своя неотступная забота: как бы сын не встрял в чужую перебранку. Лука, не оглядываясь, произнес:

— Людей не густо.

Анфиса с трудом удержалась, чтобы не сказать ему: «Да пошел ты отсюда, чего прилип!»

Наконец в зале появился председатель, не поднимаясь на сцену, взглядом из-под бровей обвел станичников, покачал головой.

Анфиса сразу прикинула: собрание срывается. Ничего, пусть понервничает, а потом пора бы знать, какое к нему уважение имеют станичники.

Кто-то нетерпеливо крикнул, правда, не очень твердым голосом:

— Скоро?

Председатель курил у окна, видно, ждал кого-то; потом что-то сказал парторгу, но тот в разговор не вступил.

Докурив сигарету, председатель взошел на сцену, занял место за столом, как раз перед графином с водой, по залу прошел шорох, похоже, с густой кроной заигрывает свежий ветерок, и замер в последних рядах.

Председатель постучал карандашом по графину, призвал к тишине, а что стучать, если и так люди приумолкли в ожидании.

— Ну, чего звенчит? — откликнулся Лука.

И словно его услышали, раздались голоса.

— Не тяни!

— Знаем, зачем позвали!

Председатель не смутился нисколько, одернул полы пиджака, слегка покашлял в кулак.

— Кворума нет, — наконец объявил он. — Начинать-то как?

Обрадовалась его словам Анфиса, посмотрела направо, налево: Джамбот прислонился плечом к стене, и ребята из его звена тут же. Не понравилось матери выражение его лица, того и гляди сорвется сын с места, забеспокоилась, не вздумал ли выворачивать душу перед станичниками? Поговорил бы председателем с глазу на глаз.

— Может, перенесем собрание? — спросил не совсем уверенно председатель.

Анфиса подумала с неудовольствием, что там, где не надо, он крут, а в правом деле поддержки ждет, объявил бы по домам, и все заботы на сегодня долой. Но станичники, оказывается, были другого мнения:

— Чего еще?

— Оформите протокольно.

Нашла Анфиса взглядом парторга, и в тот момент он кивнул, мол, соглашайся, и председатель объявил:

— Общее собрание колхозников считаю открытым. Кто за это?