Набат. Книга первая: Паутина

— Я имею сведения, — сказал тогда Энвербей, — что на благолепие Чарбекира вы, господин ишан, получаете ежегодно в дар от индийских мусульман приличную сумму и что дар этот вручают в звонкой монете.

— Увы, тысячу раз увы, — поспешил ишан прервать Энвербея, и притом довольно невежливо, — сумма ничтожная. Поистине, неприлично ничтожная, как в той притче с муравьем, осмелившимся поднести в дар Соломону бедро саранчи. Увы, Соломону подобало дарить по меньшей мере слона…

Ишан сокрушенно вздохнул.

Энвербей не удержался.

— И сколько же составляет бедро саранчи, которое в виде фунтов стерлингов и одиннадцатизарядных винтовок вручил вам некий персидский купец Мохтадир Гасан-ад-Доуле Сенджаби?

— О, как жаль, что вы не осведомили меня о том, что вы знакомы с Мохта…

— Он явился ко мне во время моего пребывания в Баку. Он искал моего доверия, но я его не знаю и знать не желаю. Господин ишан, я мусульманин. Я задал вам вопрос о золоте Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби, только чтобы знать дену продажности, цену отступничества. Как за бедро саранчи древнее духовенство священной Бухары продается злейшим врагам ислама — рыжим англичанам. Где великие заветы пророка Мухаммеда, где устои веры!

Впервые за весь разговор ишан по-настоящему смутился. Багровое лицо его лоснилось от пота.

— Стыд! Стыд! — гремел голос Энвербея.

Но Энвербей ошибался в одном — он вообразил, что ишана мучат угрызения совести. Смущение ишана вызвано было совсем другими причинами. Он испугался, что тайна английских денег разгласится. Он никак не ожидал, что его высокий гость так осведомлен. «Если он знает Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби, то, возможно, он знает еще кое-что. Надо держаться с ним поосторожнее». И ишан поспешил прикинуться откровенным.

— Проклятые инглизы имеют много денег и много оружия. Неважно, на чьи деньги и на какой фабрике изготовлены винтовки, лишь бы деньги шли на дело укрепления веры, а пули ранили врагов веры.

Ишан говорил долго, нудно, но так и не назвал размеров сумм, получаемых от англичан.

— Сколько ваших мюридов могут взять в руки оружие? — раздраженно спросил зять халифа, видя, что никакого толку от ишана не добиться.

И опять ишан не отвечал прямо. По его подсчетам, бухарский шейх Алам-ходжа имеет свыше тысячи мюридов, шейх Шохасан — около двух тысяч, шейх халифа Хусаин — немного больше. Есть еще шейхи вроде ишана Худжанди и другие — одни из них имеют по сто мирюдов, иные и по три тысячи. Только все эти шейхи не стоят и плевка его — ишана Чарбекира. Вот он может похвастаться подлинным могуществом, дарованным ему всесильным господом. Учеников у него без счета, ученики — верные мюриды — всюду и везде: в Каратегине и в Бухаре, в Самарканде и Гузаре, в Керках и Гиждуване. По сравнению с ним ишан кабадианский полное ничтожество, навоз ослиный. Ибо он, ишан чарбекирский, при своей мечети кормит ежедневно тридцать дюжин нищих и выдает каждому по червонцу.

— Но сколько их у вас?

— Число их легион, а самый почтенный из них — господин, несправедливо изгнанный с трона отцов, Сеид Алимхан, эмир и властелин священной Бухары.

Пришлось зятю халифа вновь повторить вопрос, сколько же у могущественного ишана чарбекирского последователей и учеников. И снова ответ последовал самый туманный и неопределенный, причем ишан весьма вольно обращался с «мириадами» и «легионами». Раздражение Энвербея с минуты на минуту росло. Он не хотел признаться, что у него уже давно разыгрался неслыханный аппетит, то ли от свежего загородного воздуха и длительной верховой прогулки, то ли потому, что он завтракал рано утром и прошел час «ленча», который по своим европейским привычкам соблюдал пунктуально. «Уж не хотят ли они меня накормить жарким из бедра саранчи!» — ловил себя на мысли Энвербей. Он прислушивался к жизни в доме ишана, следил за его приближенными, но все их поведение изобличало одну простую истину: ли завтрака, ни обеда у ишана не предвиделось. Тогда, отбросив всякие церемонии, Энвербей спросил:

— Не мириады, не легионы, сколько тысяч готово к джихаду?

Ишан вновь поморщился при слове «джихад».

— Когда ваша милость протянет руку к Бухаре, кого же из достойных призовут стать блюстителем дел мусульманской религии?

Энвербей просто не понял вопроса.

— Нет более достойного на пост шейх-уль-ислама, чем я, — выпалил ишан чарбекирский и хитро сощурил глазки. — И, уверяю вас, сорок тысяч духовных лиц, имеющихся в славном Бухарском государстве, в один голос подтвердят это. Но у них нет сейчас главы, и они овцы без пастуха, ибо чернь, свергнув злодейски законного владыку государства, посягнула на сильных мира сего и втоптала в грязь славу исламской церкви — его святейшество господина шейх-уль-ислама. И ныне мы видим мусульман Бухары без главы, стадо без пастыря. Баранам нужен пастух, — взвизгнул ишан, — пастух шейх-уль-ислам!

Видя, что зять халифа раздумывает, ишан скороговоркой добавил: