Набат (ЛП)

Знаете, с какой проблемой сталкивается человек, вознамерившийся изменить мир? Он обнаруживает, что он такой не один. Он вовлекается в бесконечное перетягивание каната, в котором все игроки сильны и каждый тянет в свою сторону. Поэтому, что бы ты ни делал, даже если ты добиваешься успеха по всем векторам, в какой-то момент ты неизбежно выбываешь из игры.

Возможно, лучше было вообще не начинать? Роуэн не знал. Серп Фарадей не одобрял методов бывшего ученика, но и остановить его не пытался. Так что даже самый мудрый из всех знакомых Роуэну людей не мог однозначно ответить на этот вопрос. Единственное, в чем Роуэн был уверен, — его участию в неустанном перетягивании каната пришел конец. И вот посмотрите — он здесь, в регионе Восходящего Солнца, следит за очередным серпом и собирается оборвать его жизнь.

Была в этом какая-то странная справедливость. Не в том смысле, что «поднявший меч от меча и погибнет», а в том, что, превратившись в меч, ты теряешь самого себя. Серп Фарадей однажды сказал Роуэну и Цитре, что их называют «серпами», а не «жнецами» потому, что они не убийцы. Они — беспристрастное орудие, которым пользуется общество, чтобы принести в мир смерть. Но как только ты сам превращаешься в оружие, ты становишься инструментом, которым пользуется кто-то другой. Одно дело — рука общества, но Роуэном сейчас размахивала рука техасской коллегии. В принципе, теперь, вне пределов досягаемости Техаса, он мог бы исчезнуть. Но что тогда станется с его семьей? Можно ли полагаться на обещание Коулмен, Трэвиса и остальных серпов региона, что они пощадят его родственников, даже если он пустится в бега?

Если Роуэн чему-то и научился, так это недоверию ко всем и вся. Идеалы подвержены коррозии, добродетель покрывается пятнами, и даже пути высокой морали иной раз превращаются в тускло освещенные кривые дорожки.

Когда-то он решил взять на себя роль судьи и присяжных, чтобы наказывать тех, кто не боялся наказания. А теперь он не более чем наемный убийца. Если такой отныне станет его жизнь, что ж, он найдет способ с этим примириться. И все-таки Роуэн надеялся, что Цитра никогда об этом не узнает. Ему удалось посмотреть несколько ее передач, увериться, что она на свободе и творит добро, разоблачая Годдарда во всей его чудовищности. Получится ли таким образом свалить Сверхклинка — неизвестно, но Цитра по крайней мере борется за правое дело. Чего не скажешь о нынешнем постыдном задании Роуэна.

Какая-то часть его существа — его внутренний ребенок, задыхающийся под гнетом серпа Люцифера, — по-прежнему мечтала, что он и Цитра как по волшебству окажутся за миллион миль от всего этого. Роуэн надеялся, что этот детский голос вскоре утихнет. Лучше заледенеть, чем тосковать о том, чего никогда не случится. Лучше молча двигаться к месту своего следующего преступления.

Внешне — телосложением и легкой сединой, оставленной в волосах, — серп Куросава немного напомнил Роуэну серпа Фарадея. Но вел себя Куросава совершенно иначе. Он был болтлив, громогласен, любил посмеяться над другими. Ну да, не самые симпатичные черты характера, но не полоть же человека за это!

— Если бы мы выпалывали всех говнюков, в мире вообще никого бы не осталось, — сказал однажды Роуэну серп Вольта. Тот самый Вольта, который выполол себя на глазах у Роуэна. Это было болезненное воспоминание. Интересно, что бы сказал Вольта о сегодняшнем задании Роуэна? Посоветовал бы самовыполоться, пока не стало слишком поздно и Роуэн не загубил свою душу?

Куросава предпочитал работать в толпе. Нет, он не устраивал массовых прополок, брал лишь по одному человеку в день. Действовал он элегантно, при помощи остро заточенного ногтя, покрытого нейротоксином из кожных выделений ядовитой лягушки. Чиркнешь разок по щеке — и жизнь обрывается в считанные секунды.

Любимым местом Куросавы был Сибуя Сукуранбуру — знаменитый перекресток, сохранившийся в неизменном виде со смертных времен[20]. Круглые сутки, когда все светофоры загорались красным, многолюдные толпы пересекали развязку шести дорог, двигаясь во всех направлениях и при этом избегая столкновений.

Обычно Куросава выпалывал кого-то в толпе, а потом удалялся в одну и ту же лапшичную, где отмечал свершившееся убийство, топя сожаления (если они у него были) в густом супе тонкоцу.

В тот день Роуэн прибыл на место первым и устроился в дальнем углу. В заведении было относительно пусто, лишь один смелый посетитель прихлебывал чай в том же углу. Наверное, хочет одним глазком взглянуть на печально известного серпа. Или просто зашел перекусить. Роуэн не обращал на него внимания, пока тот вдруг не заговорил.

— Он знает, что ты за ним следишь, — сказал посетитель. — И собирается тебя выполоть, застав врасплох. Но у нас еще примерно четыре минуты.

Незнакомец проговорил это все с неизменно задумчивым видом и отхлебнул еще чая.

— Садись поближе, нам нужно многое обсудить. — Пока он говорил, его губы не шевелились.

Роуэн встал и инстинктивно положил ладонь на рукоять ножа, спрятанного под курткой.