Набат

- А их много, очень много еще гестаповцев, скрывающихся от возмездия. Живут преспокойно под другими именами. Мы их находим, срываем маски, мы многих разоблачили.

- Простите, "вы" - это кто? Кого вы имеете в виду? - вежливо полюбопытствовал Табарович.

- "Еврейский центр документации", которым руководит герой-антифашист Симонталь. Вы, наверное, слышали о нем?

Табаровичу было известно имя Симонталя, но он отрицательно покачал головой и спросил равнодушным тоном так, ради приличия:

- И какой же документацией занимается этот центр?

- Мы ведем учет всех преступлений нацистов, собираем материалы о гитлеровских преступниках и их жертвах. По всему миру.

- Да, нелегкая у вас служба, - проговорил Табарович после некоторой паузы. Затем нажал кнопку звонка и сказал вошедшему помощнику: - Организуйте нам, пожалуйста, кофе. Или вы предпочитаете чай?

Вопрос относился к Савичу. Тот поспешно ответил:

- Что вы, благодарю вас: я только что позавтракал.

Он сказал неправду: со вчерашнего дня он ничего не ел. Поданный кофе пил осторожно, с подозрительностью. К сушкам даже не притронулся.

- Ну, а вообще как вы живете? - мягко и дружелюбно поинтересовался Табарович. Он пил свой кофе маленькими глотками, не спеша, словно те сведения, которые сообщил ему Савич, ничего не значили. - Не скучаете по родине?

- Скучаю, очень скучаю. Я давно искал случая побывать в Польше, в новой Польше. И когда редактор предложил мне поехать на конгресс, я так обрадовался…

- А вы давно занимаетесь журналистикой? - перебил его Табарович.

- Начал я сотрудничать в печати еще в Южной Африке.

- Насколько я помню, вы готовили себя к медицинской карьере. В партизанском отряде вы были правой рукой доктора Глезера. Помните его?

- А как же? - оживился Савич. - Изумительный человек! Героический. Где он, жив ли? - Савичу понравилось, что разговор уходит в "нейтральное русло", и Табарович это понял.

- Доктор Глезер - уважаемый у нас человек. Депутат, известный профессор. Руководит клиникой, заведует кафедрой. Он делегат конгресса. Вы с ним сможете там повидаться. - И затем неожиданно вернулся к прежнему вопросу: - И что ж вас привело в журналистику? Призвание?

- Видите ли, я считаю, что журналистика - это тот вид профессии, который меньше всего требует призвания. Каждый грамотный человек может стать журналистом.

В действительности Савич так не думал. Он сказал это лишь ради того, чтоб вызвать у Табаровича возражение и опять увести разговор от рискованной темы.

- Да что вы, я с вами не согласен. По-моему, настоящий журналист - это талант, Богом данный.

- Это так кажется со стороны. Я думал так же, как и вы. А на деле оказалось все просто: сел и написал репортаж. И его напечатали.

- В солидной газете?

- Это было в Иоганнесбурге, сразу после моего приезда из Польши.

- И о чем же вы писали?

- О том, как мы партизанили в Езерских лесах. О нашем отряде, о своих товарищах. То есть я писал о том, что хорошо знал, что сам пережил.

- И вы были постоянным сотрудником в газете?

- Нет. В Иоганнесбурге я напечатался всего два или три раза. Потом у меня произошел конфликт с шефом. Я написал о геноциде, о резервациях для негров, сравнивая их с еврейскими гетто. Разумеется, это не напечатали, а меня обвинили в страшном грехе. Словом, это долгая история. Произошел конфликт с отцом, который не разделял моих политических убеждений. Он у меня вообще далек от политики. Мы не понимали друг друга, мы, как чужие, разговаривали на разных языках. Не в прямом, разумеется, смысле. Конфликт созрел быстро. Я понял, что здесь мне делать нечего. Мне все было противно, весь этот рай, земной рай для белого меньшинства напоминал мне гитлеровские концлагеря и гетто. И я решил вернуться на родину и уехал в Европу. Но вернуться в Польшу оказалось делом непростым, в Австрии я встретился с Симонталем - для него я был жертвой нацизма. Мы с ним долго беседовали. В его лице я увидел фанатика, человека, который зоологически ненавидит нацизм, апостола священной мести. Им невозможно не восхищаться. Я полюбил его, он в свою очередь предложил мне сотрудничать в его Центре документации. И я согласился. Здесь я нашел свое призвание, нашел то, ради чего стоит жить…

Последнюю фразу он произнес эффектно, звенящим голосом и с решительным выражением на возбужденном лице. И замолчал, как человек, сказавший все, что мог сказать. Теперь очередь была за Табаровичем, его слов с нетерпением и хорошо прикрытой тревогой ждал Савич. Игнаций не спешил. Внимательно выслушав краткую исповедь агента трех разведок, он взял лежавшие на письменном столе какие-то бумаги, вскользь взглянул на них, встал из-за стола и запер эти бумаги в сейф. Все это он делал неторопливо, как-то привычно и обыденно, словно перед ним сидел его сотрудник, зашедший просто поболтать.

Затем вернулся в свое кресло и, посмотрев на Савича спокойным взглядом, спросил;

- И много вам удалось разоблачить фашистов?