Набег

— Не надо… князем. — Гюда говорила по-словенски трудно, как будто вспоминая давно забытый язык. — Человеком.

— Человеком, — повторила Айша. Подперла кулаками подбородок, вздохнула. — Человеком…

И все-таки они дошли до родных мест Шулиги. На этом настоял Харек, а Айша, вспомнив предсмертные слова ободритки, не стала возражать.

После смерти Шулиги в берсерке ничего не изменилось. Айша сама рассказала ему страшную новость. Думала, желтоглазый сорвется, осерчает, примется в гневе крушить ни в чем не повинные кусты, но Харек молча выслушал ее, потом встал и ушел. Его не было всю ночь. Утром он принес добытого где-то зайца, бросил женщинам, приказал:

— Надо поесть. — Взглянул на Айшу: — Где она?

Пока Гюда освежевывала тушку, болотница отвела Волка к могиле. Постояла рядом с ним, глядя на каменистый холмик.

— Ты видел ее там, за краем, когда спал? — спросила Айша.

Берсерк передернул плечами, отрезал:

— Нет.

Повернулся и ушел. Даже не произнес прощальных слов.

Айша знала, что он соврал, но не понимала почему. А потом перестала над этим думать — у каждого своя жизнь, свои мысли в голове, своя ложь и своя правда…

Небольшая деревня, где родилась Шулига, стояла на речной излучине, почти на берегу моря. Как любой, кто живет на большом торговом пути, жители деревни отнеслись к гостям спокойно — привыкли. Большинство здесь занимались рыбным промыслом, возле каждого второго дома сушились рыболовные сети, а в речных камышах дожидались своих хозяев рыбацкие лодки, — короткие, широкие, с плоским днищем, не снимающейся мачтой и тремя парами весел. Меж лодками, крякая и подергивая куцыми хвостиками, важно шлепали по мелководью пузатые домашние утки, копались клювами в речной ряске. За ними с визгом гонялись босоногие мальчишки, без портов, в длинных рубашках, мокрые, счастливые и беззаботные.

Харек поймал одного из мальчишек за рукав, выдернул из ватаги:

— Где дом кнеза Иста?

— Там, — паренек махнул рукой куда-то в сторону. Заинтересованно оглядел Харека и его спутниц. — Вы на свадьбу?

— Нет, — отрезал Харек.

— Тогда — пусти! — Паренек вывернулся, чуть не порвав ворот рубахи, и помчался догонять своих.

Харек присел у берега, плеснул на лицо воды, фыркнул, встряхнулся, разбрасывая вокруг светлые брызги. Испуганные кряквы ринулись в стороны от шумного гостя, забили по воде крыльями, недовольно загорланили.

— Идем, — повернувшись к женщинам, сказал берсерк.

Дом Иста, отца Шулиги, оказался широким и круглым, издали напоминая перевернутую вверх днищем плошку. Он весь, начиная от нижних бревен и до верхушки крыши, был обмазан светлой глиной, смешанной с мелким речным песком, ракушками и камнями. На крыше поверх глины лежали сплетенные меж собой ивовые прутья. Вокруг дома, огораживая небольшой двор с двумя деревянными пристройками, высился частокол. Вдоль частокола потянулась гряда камней, тесно пригнанных друг к другу. Проход меж камней оказался с северной стороны, ворота в частоколе — с южной, дальней от реки и моря.

На дворе два крепких парня тесали сосновое бревно. Топоры мерно отсекали желтые завитки стружки, пахло смолой и хвоей. Рыжеволосая девчонка-подросток сгребала срубленные ветви в охапку, тащила их к одной из пристроек, там сваливала в большую кучу. Она первая заметила гостей, прервала работу, подскочила к старшему из парней, потянула его за подол рубахи.

— Чего еще? — недовольно огрызнулся тот.

Девчонка протянула руку, указывая на пришлых. У нее и у парней, что тесали дерево, были одинаковые серые глаза и белесые, совсем незаметные брови.

Парень с размаха всадил топор в смоляную древесину, вытер потные руки о рубашку, направился к Хареку. Айша и Гюда молча ожидали за спиной берсерка.

Подойдя, парень бегло оглядел потрепанную одежду желтоглазого, уважительно покосился на топор и нож на его поясе, зацепился взглядом за оберег на шее и, вопреки всем обычаям, назвался:

— Гурт, сын Иста.

Признав в Хареке северянина, он назвал себя на северный манер, по имени отца. Обернулся к поджидающей подле другого парня девчонке, мотнул головой на распахнутую дверь дома. Девочка быстро юркнула внутрь.

— Что привело воина из фьордов в наши земли? — спросил Гурт.

Воинами из фьордов называли только урман. Айша удивилась, как быстро парень определил в желтоглазом берсерке воина и урманина.

Харек не ответил. Молча полез куда-то за пазуху, выудил оттуда маленькую деревянную фигурку на кожаном гайтане, протянул парню:

— Отдай это отцу.

Гайтан обвивал сильные пальцы Харека, фигурка раскачивалась, кружилась, словно нарочно подставляя солнцу темные бока.

— Что это? — удивился Гурт.

— Он знает. — Харек вложил оберег в ладонь опешившего парня, развернулся и пошел прочь со двора. Айша поспешила за ним, а Гюда осталась, бестолково таращась на круглый дом. Она нагнала Айшу, лишь когда та огибала каменную загороды.

Запыхавшись, княжна сбавила шаг, засеменила рядом, то и дело косясь на болотницу.

— Плачут. — Она махнула рукой в сторону Шулигиного дома, возмущенно повторила: — Там — плачут.