Набег

Чувствуя себя лишней, Айша потопталась, отыскивая место для сна. Потом поставила бурдюки с водой ближе к камню и забралась в уголок, где холм срастался с валуном. Нагребла под голову старых веток и мха, свернулась калачиком. Она очень устала — все тело ныло, в ногах зудел осиный рой, жег кожу острыми жалами. Но голова оставалась ясной, и спать не хотелось. Вспоминался то медведь с его неживым взглядом, то неведомая Кули, отданная в жертву духам… Айша думала о том, что пытается подсказать ей судьба, куда направить… Думала о Шулиге, о трех ее мужьях, о Хареке, об ушедших в монастырь Кьятви и крепыше бонде… Она не желала думать лишь о предсказаниях Финна и о Бьерне. Первое обдавало холодом неминуемой беды, второе разрывало болью утраты.

Вертясь с боку на бок и протирая сырым мхом горящие щеки, болотница шепотом спела сама себе баюнную песню, потом поразмышляла о княжне, оставшейся в монастыре в Гаммабурге… Сон не шел.

Отчаявшись, болотница села, обняла руками коленки, уставилась в ночную темноту леса. Там, за едва заметными тенями древесных стволов, шуршали неприметные глазу зверьки, шелестели чьи-то крылья, потрескивали под неосторожными лапами палые ветки. Удивительно, но привычные для болотницы голоса лесных нежитей молчали. Лишь изредка, словно пугаясь собственной смелости, жалобно всхлипывал одинокий женский голосок — то ли лешачихи, то ли лесной девки, то ли обмени… Айша попыталась заговорить с ней, но, услышав заклинание, кромешница стихла и больше не бормотала. Зато зашевелился, застонал во сне Харек. Повернулся на бок, спиной к ободритке. Не просыпаясь, та прильнула к нему сзади, обхватила рукой за пояс. Другую руку сунула себе под щеку. Нечесаные волосы берсерка спутались с ее светлыми в ночной тьме волосами, переплелись. Когда-то Айша так же засыпала рядом с Бьерном… Обнимала его, чувствовала под ладонями жар его сильного тела, вдыхала его запах и не ведала, как была счастлива. Обижалась, что ярл не говорит ей ласковых слов, что не холит, как княжну, что не хочет назвать женой… Нынче не обижалась бы, сама отдала бы княжне, лишь бы был жив…

Изнутри полезла непрошенная боль. Айша закусила губу, растерла ладонями глаза, упрямо помотала головой.

— Хоть бы кто из вас пришел, поговорил… — обращаясь к лесным нежитям, прошептала она. — Тоже мне, родичи…

Уронила голову в колени.

— Не зови… Здесь всем больно… — тихо прошелестел из лесной глуши испуганный женский голосок.

Айша подняла голову, всмотрелась. Меж тенями деревьев маячило что-то белесое, похожее на полоску тумана.

— Пастенка [60]? — узнала Айша.

— Не смотри, — прошептал голос. — Я некрасивая…

Болотница послушно потупилась, принялась разглядывать собственные коленки.

— Ты кто? — поинтересовалась пастенка.

— Человек.

— Нет, ты не человек! — Пастенка щелкнула веткой, прошуршала коготками по коре ели, уселась в ветвях над головой болотницы. — Ты — Белая. Это — твой путь. Без времени, без памяти, без боли…

— Я была человеком. Я жила, как человек.

— Ты хотела быть человеком, но не была, хотела жить, но не жила. Люди живут потому, что им дана жизнь, каждому своя. А ты жила чужой жизнью, — объяснила пастенка. — Ты — дитя Морены, этого не изменить…

Она не находила себе места — шелестела, перебираясь по ветвям то выше, то ниже:

— Ты плакала из-за мужчины? Из-за того, ради которого хотела стать человеком?

— Да.

— Глупая, — пискнула пастенка. — Мужчин много.

Соскользнула на верхушку валуна, прошуршала во мху, подбираясь поближе, заговорщицки шепнула:

— Уходи отсюда. Иначе нелюди придут и заберут тебя.

Пастенка боялась, ее голосок таял, подрагивал.

— Нежити, — поправила ее Айша.

— Нет. Нелюди, — повторила пастенка. Влажной прядью коснулась Айшиной шеи сзади, прильнула к уху, пояснила: — Люди, которые едят других людей. Они живут здесь. Люди думают, что они из нашего рода, что они нежити, а они просто нелюди…

— Это их здесь называют духами?

— Их. Уходи.

"Люди станут есть других людей", — вспомнила Айша предсказание Финна.

— Я не могу. — Она кивнула на спящих спутников.

— Фи… — презрительно фыркнула пастенка. Отпрянула от болотницы, вскарабкалась по камню вверх, перескочила на нижнюю ветку ели, запрыгала к вершине, стряхивая вниз сухую хвою.

— Оставь людей, — откуда-то издали донесся ее тонкий голос. — Ты — не они, ты можешь вернуться к своему роду, забыть обо всем. На кромке ты станешь сильнее, чем была прежде. Все забудешь…

— Я стану навьей?

— Может быть.

— А если я не хочу?

— Почему? Люди, звери, птицы и даже те, кто без имени, будут бояться и почитать тебя.

— У всех есть имена.

— Нет. У нелюдей — нет. Они ведь не люди, не нежити, не мертвецы. Они те, кто без имени. Ты вернешься?

Айша помолчала, шепнула:

— Не знаю…

— Глупая! — Пастенка засмеялась, оборвав смех, быстрой белкой метнулась на соседнее дерево, исчезла в ветвях. — Если не хочешь возвращаться, то учись жить. Не ради мужчины — ради жизни. Как человек. Тогда будет легче.

— Как?

Ответом была тишина.

— Слышишь? Как мне научиться?! — еще раз, чуть громче спросила Айша.