Читаем Набег полностью

Вскоре река повернула, суша под ногами отвердела, полого отклонилась, и далеко впереди Сигурд увидел яркие глаза походных костров. Бонд ожидал, что Рагнар остановит войско, чтоб обдумать нападение, но вместо этого он неожиданно громко заорал, подавая команду драккарам. Тут же река выплюнула на берег множество горящих стрел, и на стенах походных шатров франков заплясали искры веселого Локи [70]. Передние ряды эрулов запели призыв к одноглазому богу. Вторя своим владельцам, засвистели, вырываясь из узких ножен, клинки, серебряными всполохами взметнулись в небо. От первого ряда назад, к замыкающим, покатилась волна крика и звона оружия, всколыхнула армию Рагнара, привела в движение, хлынула на лагерь франков, заставив Сигурда сорваться в бег. Бонд тоже закричал, убивая криком страх, жалость, сомнения. Вместе со всеми он побежал на франков, где полыхали шатры, суетились людские фигуры, а факелы расплескивали свет, озаряя метательные машины, обвисшие флаги на длинных палках и мечущихся в суматохе лошадей…

Сигурд не помнил, когда и как перед ним очутился первый враг. Бонд не видел его лица, да и не хотел видеть. Лицо предполагает человека, а здесь была просто фигура с оружием в руках и в блестящем шлеме, почему-то сползающем набок. Ухватившись за меч двумя руками, бонд на выпаде с размаху ударил туда, где под шлемом виднелась бледная полоска - шея франка. Враг упал, захрипел, корчась и заплескивая кровью сапоги Сигурда. Когда-то бонда мутило от подобного зрелища, внутри просыпались жалость и вина. Но это было очень давно.

Не дожидаясь смерти франка, Сигурд перешагнул через него и побежал дальше. Около его уха просвистела то ли стрела, то ли метко брошенный кинжал, но не попал, канул в возню, бряцанье доспехов, стоны и крики, окружившие бонда со всех сторон. В какой-то миг Сигурд очутился перед еще не затухшими угольями костра. Взгляд зацепил валяющийся в углях прокопченный железный котел, вытекающее из него желтое варево. Подумалось что-то про «не успели поесть».

— Не спи, бонд! — крикнул рядом чей-то знакомый голос. Подсказал: — Слева!

Сигурд оттолкнул котел ногой, перепрыгнул через костер и вонзил острие меча в живот какому-то воину. В отличие от первого этот франк был без доспехов, Сигурду показалось, что в его плече уже торчал чей-то нож, но разбираться было некогда. «В бою нельзя искать, где чужие, где свои. Битва не поединок, где все решают хитрость и ум! — еще в северном море учил его Гримли. — В битве, пока разбираешься что к чему, можешь потерять голову. Доверься воле богов, слушай свое тело. Тогда глаза сами отыщут тех, кого ты назовешь врагами, и отделят их от прочих, как семена гречихи от шелухи».

Гримли дал дельный совет, — благодаря ему Сигурду стало намного проще сражаться. Не надо было думать, вникать, рассчитывать, — глаза и руки сами делали свою работу. Как нынче с франками — быстро, жарко и до тошноты не страшно…

А затем все закончилось. Уцелевшие франки стали бросать оружие. Некоторые пытались убежать от смерти — освободившись от тяжести доспехов, рассыпавшись по склону холма, они мчались прочь от своего недавнего лагеря. Стрелы и ножи народников, словно злые птицы, клевали их в спины, роняли на землю. Пятеро или шестеро франков оседлали лошадей и, крича то ли от страха, то ли от обиды, вырвались из кольца боя. Ошалевшие от запаха крови и дыма, лошади взбрыкивали, плясали на месте, не слушались. Две понесли, вскидывая крупы и хлеща по бокам растрепанными хвостами. Люди Трира побежали за ними, улюлюкая и потрясая оружием. Кто-то бросил им вслед зажженный факел.

Еще одна лошадь, закусив удила, описала полукруг по холму и внесла седока обратно в разоренный лагерь. Он пинал ее пятками по круглым бокам, дергал удила. Лошадь мотала головой и мчала его прямо на Сигурда. На разорванных удилами губах кобылы висели белые клочья пены. В паре шагов от Сигурда она поднялась на дыбы, перебирая передними ногами в воздухе. Сигурд взмахнул мечом, прочертил острием сверху вниз по брюху одуревшей скотины. Меч едва пропорол шкуру, зато от боли кобыла заржала, опустилась на четыре ноги и шарахнулась в сторону, сбросив своего седока под ноги Сигурду. Отведенный после удара меч бонда описал дугу, рассек бок упавшего франка. Тот подрыгал ногами, покорчился немного и затих. С его смертью в уши Сигурда вползла непривычная тишина. Исчезли воинственные крики, лязг оружия… Пахло дымом. Насыщаясь добычей, трещал огонь. Примирившись со своей бедой, стонали раненые. Кто-то, сопротивляясь боли, визжал недобитым поросем — непрерывно и жалостливо.

— Все… Кончилось… — Сигурд выронил меч, плюхнулся на задницу, зачерпнув в горсть прохладной земли, протер ею пылающий лоб. Земля посыпалась за ворот рубахи, кожу передернуло мурашками. Сигурд засмеялся, огляделся.

У берега полыхали два корабля франков. Блики пламени прыгали по водной ряби, выхватывали из черноты безжизненно плавающие на мелководье тела — руки, лица, спины. Выжившие ползком выбирались на сушу, устало падали на земную твердь, выплевывали из нутра воду вперемешку со рвотой…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза