Набег

— Уважаемые жители Гадрумета, я, эдил Авл Алипий Магерий, обращаюсь к вам через глашатая! Сегодня третий день празднования тысячного дня рождения Вечного города Рима, отца всех городов империи и нашего с вами защитника. Император-доминат Филипп Араб шлет всем нам свой привет и надеется, что мы будем едины с ним и сенатом в радости по случаю величайшего праздника! Клянусь богом Солнца, что вы увидите невероятное по своему размаху венацио, а также казни преступников. На выступлениях вечерних школ лучшие гладиатории покажут своих сильнейших бойцов!

Пять против пяти. Пять гопломахов[21] против пяти мирмиллонов-спатариев. Бой с установкой на смерть. Очень дорогое зрелище. Ведь, чтобы подготовить одного бойца, нужны месяцы упорных тренировок. У мастеров фехтования плата доходила порой до шести тысяч сестерциев в год. Добавьте сюда расходы на питание, массаж, врача, изготовление тренировочного, парадного и боевого комплекта вооружения. Но эдиторы игр шли на это, не щадя казны, так как будущая власть стоила затрат. А путь к ней лежал через ублажение плебса, который желал только одного — «хлеба и зрелищ». В дни празднования тысячелетия Рима на аренах по всей империи лилась кровь осужденных на смерть преступников, выловленных в лесах зверей, военнопленных, захваченных римскими легионерами. Под восторженные вопли толпы на песок шли умирать представители гладиаторской элиты всех известных школ: кампанской, дакийской, африканской и так далее. Преторы, квесторы, эдилы и просто состоятельные граждане из всаднических сословий пытались в размахе перещеголять друг друга. Венаторы в день только в нашем городе убивали сотни животных. Палачи забыли про сон. Гладиаторы, вопреки всем правилам, выходили радовать своих фанатов в несколько раз чаще обычного.

Сегодня моя шестая встреча со смертью. Четыре раза я выходил победителем и покидал арену через порта триумфалис[22], лишь один раз была зафиксирована станс миссус — ничья. Я сумел добиться ее, вопреки всем прогнозам, кстати, в том самом первом, самом памятном бою, когда сражался против димахера Фалмы. Он шел, чертя по воздуху кривыми клинками с такой скоростью, что у меня появилось ощущение, что сам бог войны вселился в него. Но я заставил себя двигаться с быстротой и ловкостью белки. В голове же выросли пчелиные соты, наполненные тысячами отчаянных бойцов. Вспомнились слова волхва Видвута: «Неродившийся не может страшиться смерти!» Мы бились с Фалмой до тех пор, пока руки и ноги не стали ватными от усталости. Мне показалось, что прошла целая вечность, на самом же деле всего десять минут, после которых сумма-рудис объявил первый дилидиум — перерыв. И пока мы отдыхали, каждый в своем кубикуле[23], зрителей развлекали андабаты — гладиаторы, сражающиеся вслепую, в глухом шлеме без прорезей для глаз. После пятого раунда, когда наши легкие были полны жгучего песка, а члены буквально одеревенели, сумма-рудис обратился к зрителю, который был по понятным причинам недоволен, так как не увидел крови. Действительно, ни я, ни Фалма не получили серьезных ранений, но при этом показали настоящий бой. Судья ждал, подняв руку с указательным пальцем. Мне казалось, эта пауза будет длиться вечно. Наконец кто-то из толпы крикнул: «Станс миссус!». К счастью, на этот раз его поддержали.

Сегодня же бой без помилования — сине миссио. Наш отряд первым вышел на песок, который служители сполиария, мертвецкой, спешно привели в порядок, кое-как присыпав пятна крови. До нас выступали цестиарии, кулачные бойцы. Я всегда считал и считаю, что кулак, утяжеленный свинцовой накладкой, цестой, может нанести порой куда более серьезные увечья, чем холодное оружие. Не зря век кулачника еще короче жизни гладиатора. Иногда он выходил всего на один поединок, и редко кто из них выдерживал на арене пять-шесть боев. Беззубые, с раздробленными лицевыми костями, они внушали чувство жалости, к которому примешивалась брезгливость. Еще они вызывали грубые насмешки со стороны неблагодарной черни. Вообще надо сказать, участь этих несчастных была горька. Даже грегарии — беглые рабы, преступники, военнопленные, идущие на верную смерть, пользовались большим уважением. В конце концов, любой грегарий мог получить от зрителей миссио — помилование. А о кулачниках никто не хотел вспоминать.