«Тоже жаловаться хотел, да не решился, или впрямь было у него неотложное дело?» — подумал Георгий, но махнул рукой, тихо прошел в горницу и лег на лавку и на беспокойный вопрос матери ответил, что болит-де у него голова и выходил он на крыльцо свежим воздухом подышать.
А меж тем вот что происходило в большой горнице. Слуга ввел Василька с Куземкой, и боярин приветливо спросил:
— Какое у вас тайное дело до меня?
Василько выступил вперед и бойко рассказал, как они играли, как их обокрали, как они нашли вора, а вор этот бежал из половецкого плена, а половцы-де готовятся напасть на Русь.
— А где же теперь этот вор? — спросил господин Глеб.
— У нас в сарае, — ответил Куземка. — Мы, как стемнело, привели его в сарай. Днем-то боязно было его вести — такой дикий, весь детинец бы всполошил.
— Как же вы прошли в детинец, когда стемнело? Разве ворота не были заперты?
Куземка открыл было рот, но Василько прервал его:
— Ворота были отперты. Еще не совсем стемнело.
— Что же, — сказал господин Глеб, — ведите сюда вашего вора.
Глава VIII
БЕЗ ИМЕНИ
— Как тебя зовут? — спросил господин Глеб.
— Имя нету, — хриплым голосом, медленно и будто вспоминая русские звуки, ответил подросток. — Имя забыл.
— Собака и та свое имя знает, — сурово сказал господин Глеб. — Как же ты-то позабыл?
— Давно было. Семь лет. Или десять. Я тогда не умел считать. Украли меня. Именем не звали. Кликали: тце, тце… еще собака, киянин. Киев.
— Как же ты попал сюда?
— Я шел.
Василько не удержался, фыркнул. Господин Глеб строго глянул на него. Василько смутился и, едва удерживая смех, объяснил:
— Шел, говорит. Это птица летает, а человек, известно, идет.
— А ну-ка, помолчи, — сказал господин Глеб. — А ты говори. Не бойся. Говори, не торопись, вспоминай, а я слушать буду.
Подросток сжал руки, будто вспоминать было тяжкий труд, и заговорил:
— Я бежал… один раз… еще один раз. Маленький был, куда убежишь! Степь… Есть захотел… — Он замолчал, будто увидел себя малюткой, потерянным в высоких ковылях, а вдали — дым костров. — Нагайкой побили, за ногу веревкой привязали к колышку. Больше не бегал. Понимать стал. Куда побежишь? Степь… Весной вдруг говорят: «Идем Русь, Киев, добыча, много». Ох, хорошо! Киев буду, отца найду, отец Киев — киянин… — Глаза у него засверкали, рот приоткрылся, обнажив острые редкие зубы. И сразу лицо погасло, и он выкрикнул: — Нет, не хорошо! Приду Киев — отец скажет: «С кем пришел? Что ищешь? Убивать, грабить? С врагами пришел — сам враг, не сын мне, не русский, нет!» Нельзя с ними идти, одному надо. Я звезды смотрел — каждый вечер, какие звезды в небе, куда кони идут. Понял звезды, дорогу понял, путь, ночью ушел. Один, не с врагом, один. Вот пришел. Говорю тебе: степь на Русь идет, много, большая сила. Сколько травы — столько коней, сколько звезд — столько людей…
— Ты давно ушел от них?
— Пять дней и еще три. — Он показал пальцами.
— Зачем ты врешь? — крикнул господин Глеб. — Ты пеший, они верхами. Если бы вправду они шли сюда, раньше тебя здесь были бы.
— Шли сюда. Они шли Русь. Сюда, по звездам. А куда ушли, я не знаю. Они как… как саранча. Ветер подует — принесет саранчу, ветер подует — и нет ее. А все же придут, придут. Летом в степи кружат, кружат, дороги нет, туда скачут, сюда. А зима пришла, они пришли на стойбище, где прошлой зимой были. Я не знаю, где они кружат, но они сказали — идут сюда. Они идут.
Он замолчал, а господин Глеб смотрел на него и думал: «Лжет или говорит правду? Русская речь ему трудна, и лицо не русское. Но и подобные лица я встречал на Руси, и язык он мог позабыть в плену. Быть может, он говорит правду. Но возможно, что он лазутчик, подосланный врагами. Что высмотреть он успел и торопится донести своим хозяевам? Возможно, что он просто бродяга и вор, никогда не видевший половцев и придумавший эту сказку, чтобы легче было воровать. А если и в самом деле русский он, сын честного отца, пленник, ушедший из плена? Как быть?»
— Эту ночь запру тебя в сарае, — сказал он вслух.
— Отпусти меня! — сказал подросток, сжимая кулаки. Опять вздернулась губа, показав острые зубы.
— Не могу тебя отпустить, пока наверное не узнаю, зачем ты приходил. Через несколько дней все вызнаем. Пока придется тебе пожить здесь.
Он позвал слугу, чтобы приказать отвести паренька в сарай и запереть его там, но еще раз взглянул и увидел страшную худобу, пыль и грязь на темной коже, злой и жалкий оскал голодного рта и вдруг передумал.
— Иванко, — сказал он слуге, — этих двух огольцов проводи. А этого отведи на кухню. Дашь ему подстилку, на чем спать, и остатки ужина, что люди ели. И пошли кого-нибудь за Микулой Бермятичем и другими, с кем всегда совет держу. Скажи, чтобы шли скорей.
Полночи просидел господин Глеб с дружинниками своими, совет держал. Выслушав внимательно рассказ боярина, первый Микула Бермятич ударил кулаком по столу и сказал: