– Потому что им нечего у нас делать. Не хотят они оставлять свои богатства в таких логовах. Сильным воинам на юге хорошо платят те, кому нужны воины. Зачем им рисковать здесь, в Лихолесье? На юге денег больше, а опасностей меньше. А самые сильные воины, это, говорят, аристократы в империи. Но им до Лихолесья тем более дела нет. Они заняты тем, что друг с другом дерутся. Или ещё с кем-нибудь. Они всё время дерутся, все так говорят. И вообще, аристократов на север не пускают. Договор какой-то есть, политический. Северные земли принадлежат людям севера. Слышал, что южане всё равно как-то лезут. Но их мало, их здесь никогда не видели.
– Неужели здесь вообще рыцари не появляются? – нахмурился я, заметив, что с каждым шагом уклон увеличивается.
– Не слышал про такое, – ответил Бяка. – Чтобы добывать специи, есть фактории. Может у факторий и нет рыцарей, зато они дёшево добывают много специй. Купцам это выгодно. Говорят, сильные воины южан иногда высаживаются на ледяных побережьях. Это далеко на севере, но далеко от нас. Побережья, где вода солёная, а лодки нужны очень большие и крепкие. Там южане быстро хватают то, что успеют, и уплывают. Простой способ добычи получается. Не знаю, правда ли это.
– А что там такого ценного, что хватать надо? – спросил я, поджигая новый факел от почти погасшего старого.
– Это я тоже не знаю. Всякое говорят. На севере везде много разного. Даже лес у нас такой, какого нет в других местах. Лучшая древесина. Но, конечно, лес стоит немного. Воины приходят не за брёвнами. Дорогие специи, древние вещи, заготовки для артефактов, трофеи Хаоса. Всякое. Здесь тоже такое можно найти, но не везде можно быстро уплыть на лодках. Где нормальные берега, там по Красноводке и по Черноводке давно ещё всё обыскали. Не осталось дорогого. А если уходить далеко от реки, потом можно не успеть убежать назад.
За очередным поворотом проблески от метки слились, образовав громадное пятно.
– Стоп разговоры, – прошептал я. – Чудище рядом.
Бяка, поджигая новый факел, старый отбросил в сторону. И тут случилось неожиданное и страшное. Пол подземелья при ударе деревяшки дёрнулся на значительном участке, после чего с омерзительным шуршанием рванул прочь, противно при этом запищав. И направлялся он чуть ли не прямиком на меня.
Тело сработало без подсказок от опешившего разума. Взмах руки, ещё более омерзительный хруст, и кошмарное создание извернулось, забилось в агонии, разбрызгивая чёрные внутренности из панциря, пробитого лезвием разделённого ари.
Бяка при всех этих событиях шарахнулся в сторону и невероятным образом сумел заорать практически беззвучно.
Я, уставившись на извивающегося уродца и одновременно прогоняя из поля зрения информацию от ПОРЯДКА, так же почти безмолвно ухитрился рявкнуть:
– Стоять! Всё нормально!
– Н-н-н-ничего н-н-н-ненормально, – сильно заикаясь, возразил упырь.
– Сказано тебе, успокойся. Это стивверрс, он безобидный.
– К-конечно б-б-безобидный. Т-т-ты же его у-у-убил.
– Да он и живой никого не тронет. Это не хищник, это даже не падальщик, это хуже. Он и побежал только потому, что ты по нему факелом попал. Это вроде чика тварь, только не чик. Ни ты, ни я ему не интересны.
Упырь с сомнением уставился на затихающего стивверрса. Тот походил на мокрицу размером почти со среднюю собаку. Лапки длинные, паучьи, с загребущими лопаточками на концах, из-под выступа уродливой головы свисают жгуты тонких щупалец, похожие на крупных дождевых червей. Лезвие ари рассекло панцирь посредине, но не до конца. У меня не хватило силы раскроить уродца на две части, хитин у него крепкий.
– Так ты говоришь, это стивверрс? – неожиданно деловым голосом поинтересовался Бяка.
– Да. Он полностью безобидный, я это точно знаю.