Жизнь – это не только наше путешествие по миру. Это когда мир путешествует сквозь нас, оставляя на душе и сердце мусор воспоминаний, бутылочные осколки, запах осенних сумерек.
Время – дотошный и неумолимый бухгалтер. Вот тебе за пятьдесят. Никто вслед тебе не посылает воздушные поцелуи. Жизнь славно над тобой поработала. Притаилась и как-то неожиданно ударила. Всяко бывает – чего сгоряча не сделаешь. Ты так же иногда поступал.
Ступаешь по земле воровато, озираясь. Улыбка не слушается. Лицо помятое.
Довольствуйся тем, что еще есть хоть какое-то лицо. Присядь, страдать иногда удобнее на стуле, особенно в твоем возрасте. Прорычи на себя что-нибудь обидное. Взбодри окриком. Пусть все поймут: ты пока еще жив и кусаешься, ты парень не промах, боевой. За твоими плечами жестокий поединок с судьбой, со временем и с собою. «Двадцать пять лет, – размышляет Т. Манн, – прошли как сон, как проходит жизнь для живущего – в желаниях и достижениях, в ожидании, в разочарованиях, удачах, складываясь из дней, которых он не считает и каждый из которых приносит свое; коротаемые один за другим, в надеждах и усилиях, терпеливо и в нетерпении, дни сплавляются в большие единицы – месяцы, годы, ряды лет, – каждая из которых похожа в конечном счете на один день. Трудно сказать, что лучше и быстрее убивает время – однообразие или членящие перемены; дело сводится, во всяком случае, к тому, что его убивают; живущее стремится вперед, стремится оставить время позади, оно стремится, в сущности, к смерти, полагая, будто стремится к целям и поворотам жизни; и хотя его время расчленено и разделено на эпохи, оно, будучи именно его временем, протекает все же под низменным знаком «я», отчего время и жизнь коротаются всегда при участии обеих сил – однообразия и расчлененности».
Если перевести слова Т. Манна на более привычный каждому язык жизненных забот, компромиссов и тягот, то портрет 50-летнего будет выглядеть примерно так, как его создал А. Перес-Реверте: «Он был бы честным полицейским, даже хорошим полицейским, если бы ему не приходилось кормить пятерых детей, жену и отца-пенсионера, который тайком таскал у сына сигареты».
В возрастном диапазоне 50–60 лет следует мобилизовать силы, так как психология мужчины побуждает его уйти в жизненную отставку. Если сорваться, недалеко до полной капитуляции. А пока усиливается мысль: печаль – это вид жизненного творчества. Как хочется произнести что-нибудь бодрое, например сказать, что «вся жизнь – впереди». Но понимаешь, что это образчик запоздалого остроумия, это те самые сильные и свежие аргументы, которые приходят после того, как за оппонентом захлопнулась дверь.
Работа приносит некоторое разочарование и не очень много надежд, хотя обретенные ценности не подвергаются сомнению. Пора задуматься о том, как передать молодым опыт и подойти к волшебному примирению с очевидным. Хватит заниматься тактикой, пора подумать о стратегии привыкания к болезни, которая когда-нибудь обязательно завершится, и совсем не выздоровлением пациента. Завершится она смертью, которую большинство из нас так и не научились принимать. В старые добрые времена было легче: вера приучала к мысли о загробной жизни.
Рационализм погубил магически-мифические ценности патриархального мира. Снижение религиозной веры разрушило старый иерархический порядок духовных ценностей. В этой ситуации сложно обнаружить какие-либо сильные надличностные приверженности и реализовать их в своем собственном существовании. Новые ландшафты жизни пугают непознанностью. Отсутствие ориентиров порождает склонность к принятию иллюзорных, часто сомнительных решений. С пустотой в том месте, которое у патриархального человека заполнялось религией, необходимо бороться. Но как?! Официальная церковь призывает к феноменальной слепоте. Сам человек переполнен страхом и сбивчивыми препирательствами.
Следует в очередной раз набраться сил и, расширив диапазон того, во что можно верить, включить сюда еще и Бога. Возможно, уже пора прислушаться к предостережению американской писательницы Д. Паркер: «Как ни странно, но верить в молодость – значит, смотреть назад; а чтобы смотреть вперед, надо верить в старость».
В пятьдесят и более лет не следует поощрять себя самообольщением. Как унизительны фарс печени и утрата сексуальной сноровки! Следует прислушаться к напоминанию жизни: модель твоего тела явно устарела. Ты начинаешь описывать себя то в стилистике дискретности, то в эстетике кантиленности. Жизнь обокрала тебя, обвела вокруг пальца. Твои идеи безнадежно устарели, а тебя об этом не уведомили. Зябкое оцепенение времени. Узловатые ревматические мысли о счастье. Эрот при встрече с тобой виновато опускает глаза. Хочется праздников. Боевитая дробь ее каблучков по паркету твоего сердца. Любовь – как изысканнейший десерт для человека, обожравшегося жизнью. Справедливо заметил М. Брэдбери (попробуй, не согласись!): «… когда вам за пятьдесят, то секс, как мясо, стоит пробовать лишь с соусом».
Внимание: за каждым загулом чувственного преступления следует неотвратимое наказание.