Наблюдатель

Самолет немедленно вошел в резкое пике, и в глазах у меня потемнело. Тяжесть все нарастала, а я мог лишь, как идиот, повторять про себя газетные сводки о крушениях – «все пассажиры погибли еще до столкновения с землей от перегрузки». Спустя минуту судно немного выровнялось, под нами замелькали расчерченные квадраты сельхозугодий, но тут началась такая адская тряска, что у меня чуть зубы не вылетели. Как язык себе не откусил, ума не приложу – наверное, точку поставило первое касание самолетом земли. Оно оказалось на удивление мягким, я уже представил, как мы поаплодируем пилоту. Однако тут же машина снова коснулась поверхности, с оглушительным треском сломались обе задние стойки шасси, и мы провалились в черную бездну.

Я пришел в себя от пары звонких оплеух, которыми меня наградила Вероника. Глаза девушки сделались колкими, как железные гвозди. Брюсов стоял чуть поодаль, рядом с ним невероятно сильно светилось отверстие открытого аварийного выхода. Весь салон затянуло едким желтоватым дымом.

– Быстро! Встал и спрыгнул! – Вероника рывком подняла меня и толкнула в проем.

Я кубарем слетел по раскатанному тенту на еще мокрую утреннюю траву. И только тогда смог окинуть взглядом картину произошедшего. Мы оказались на каком-то подобии проселочной дороги – теперь перепаханном и усыпанном обломками. На всем видимом пространстве сзади были разбросаны куски самолета, прежде всего его крыльев. Многие из них горели. Вся передняя часть фюзеляжа смялась гармошкой и частично ушла в землю, хвост сохранился лучше всего, но был покрыт трещинами. Пожар в не разрушенной части машины начался снизу: острые языки пламени лизали некогда монументальное судно, не оставляя ему никаких шансов на выживание.

Брюсов скатился каким-то мешком, а Вероника спрыгнула с грацией кошки – я еще раз обратил внимание на ее превосходную форму и удивительное умение управлять своим телом. Не сговариваясь, мы опрометью кинулись прочь от фюзеляжа, начав по диагонали пересекать лежащее перед нами большое пшеничное поле. Минуты через четыре бега сзади раздалось какое-то бурчание, потом поверхность задрожала, от порыва ветра колосья пшеницы легли почти параллельно ее поверхности. И тут шарахнуло так, что уши болели потом еще часа два. Одновременно с этим почувствовался мощный толчок в спину, и вся наша небольшая команда распласталась на земле. Повертевшись по сторонам и поняв, что угрозы вроде нет, я посмотрел назад. На месте падения машины в небо поднимался огромный иссиня-черный столб дыма.

– Баки. У этой модели они не только в крыльях – основной расположен на втором ярусе фюзеляжа. Может, стоило попытаться пробраться к кабине, но тогда… – Брюсов осекся.

– Мы все сделали правильно. Партии нужные живые люди, а не гора трупов. Жаль, что средств связи нет – придется идти по компасу, – Вероника выглядела так, будто ничего страшного не произошло.

– Когда я последний раз сверялся с картой, мы уже находились недалеко от Москвы. Судя по всему, – Брюсов глянул на непонятно откуда взявшийся компас, потом на небо, – мы сейчас километрах в тридцати до наблюдательного поста за «Лениным-8». И примерно в тридцати километрах от Московской кольцевой автодороги. Эх, девять лет всего прошло со времени ее открытия, а теперь вокруг столицы лежит другой мир…

– Здесь явно рядом есть колхоз. Идемте туда, найдем телефон или транспорт – и через час уже на ускорителе будем, – Вероника быстро двинулась вперед.

– Эй, а почему вы уверены, что село именно там? – ну должен же я был хоть что-то сказать.

– Это наше направление. В крайнем случае через шесть часов дойдем до наблюдательного поста, где нас ждут. А если начнем куролесить по округе, можем куда больше времени потерять. Всегда выбирай простой и прямой путь, – улыбнулся Брюсов.

11

Примерно через час ходу мы натолкнулись на покосившийся гнилой забор. Невдалеке покоился ржавый трактор без колес, а за ним, в зарослях крапивы, утопал серо-черный бревенчатый сруб, по виду построенный еще до революции. Тем не менее, в доме явно кто-то жил – тропинки были протоптаны, рядом с крыльцом стояли бочки с дождевой водой, а на натянутых поодаль между деревьями бельевых веревках ветер трепал цветастые наволочки.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – Брюсов неожиданно громко позвал хозяев.

Мы замерли, и через минуту дверь дома скрипнула. На пороге появился крепкий, если не сказать, кряжистый мужик. Это был типичный представитель российской глубинки: неопределенный возраст – ему могло быть и сорок лет, и шестьдесят, красно-свекольное лицо, шестидневная щетина на щеках, всклокоченные волосы, крючковатый нос и мутный печальный взор. После такой нелицеприятной внешности я ожидал услышать как минимум просьбу помочь опохмелиться, а как максимум поток трехэтажного мата с предложением убраться и не тревожить покой хозяев. Но мужик неожиданно тихо сказал:

– Здравствуйте, гости дорогие. С чем пожаловали?

– Меня зовут Иван Никанорович, это мои коллеги, Майкл и Вероника. Простите, что беспокоим, но нам срочно надо найти телефон или транспорт. Это дело государственной важности!