Набоб

— Не лги себе. Единственное, что придает вкус твоей жизни, это я. Я ее единственная приправа и пикантность. И я тебе нужна.

Сарасвати достала из чемоданчика Визажа бутылочки и флаконы и начала готовить лекарства. Она чувствовала на себе взгляд мужа. Он любовался ею, ее плавными, изящными движениями. Ему даже было приятно, что сейчас рядом с ним находится не хмурый одноглазый Визаж, а эта красивая неприступная женщина. Сарасвати подала ему чашу с лекарством, он выпил его и умиротворенно вздохнул. Помолчав, он сказал:

— Я не понимаю, чего ты добиваешься, Сарасвати. Мадек был твоим любовником. Ты хочешь его смерти? Но зачем было так долго ждать? Теперь ему будет противостоять двести пятьдесят тысяч…

— Если сюда доберутся англичане, тебе конец, Угроонг. И мне тоже. Ты уже стар, ты не сможешь себя защитить… Поэтому нам нужен Мадек.

— Ты же хочешь погубить его.

— Нет! Послушай меня. Надо увести его от Могола. Надо, чтобы он перешел на службу к индийцам. Джаты, которым он изменил, не пожелают иметь с ним дела. А вот маратхи — вполне могут им заинтересоваться. Поэтому надо, чтобы он потерпел поражение в Дели. Государство Могола попадет в руки маратхов. Вместо того чтобы преследовать Мадека, они предложат ему стать их военачальником. Он примет это предложение. Тогда мы, индийцы, сможем отвоевать свои земли. Все восточные земли, которые попали в руки англичанам. И Бенгалию.

— Ты прекрасна, царица, — расхохотался Угрюм. — Прекрасна и сильна. Ты видишь дальше, чем я… Но Мадек побеждал в самых тяжелых сражениях.

— Мадек дрался всегда на открытой местности. На этот раз он будет находиться за стенами Дели. За стенами, понимаешь? Я знаю, что такое осада этого города. Я была еще ребенком, когда туда пришли афганцы… Но я до сих пор помню.

— Что ты понимаешь в войне? Ты же сама никогда не воевала…

— Он проиграет, Угроонг, потому что мы сообщим ему, что я умерла!

— Умерла! Как это?

— Да, умерла. Об этом будешь знать только ты. Вендель ведь сейчас во дворце, да?

— Да, — кивнул Угрюм.

— Позови его завтра в часовню. Там лежит тело женщины из высокой касты, она светлая, как я, и такого же роста. Скажи ему, что меня нашли мертвой. Видимо, отравили. Пусть он сразу же похоронит меня. На рассвете, понимаешь? В парке перед дворцом.

— А ты?

— Ты спрячешь меня здесь. И женишься на другой женщине. Я не выйду отсюда, пока не начнется война, пока Мадек навсегда не свяжет себя с Индией.

— А эти, твои? Как их…

— Саньяси… Ты что, не понимаешь? Это ведь они все готовят… Они не предадут. Ведь они служат Кали!

— А как об этом узнает Мадек?

— Лекарь. Утром, перед отъездом, Визаж наткнется на мой труп. Сначала, конечно, он будет молчать, но потом расскажет. В это время Мадек уже будет осажден в Дели.

Угрюм приподнялся на кушетке:

— Ты сильная. Но ты кое-кого не учла.

— Кого же?

— Венделя… Венделя. Это предатель. Он всюду сует нос.

— Ты припугнешь его.

— Он ничего не боится. Кто-то другой, видно, подмазывает его.

— Кто?

— Этого я не знаю. Мелкие раджи. Могол. Может быть, англичане.

— Вендель, — пробормотала она. — Вендель. Ладно, Угроонг, мы примем меры предосторожности.

Но он ее уже не слышал, Угрюм уснул.

* * *

На рассвете Боженька и Визаж встретились в конюшне. Они отвязали лошадей и собирались уже вывести их в поводу через сад, когда услышали голоса. Кто-то заунывно читал молитву.

— Латынь, — прошептал Визаж, — латынь! Похоже, кого-то отпевают.

Они затаились и стали наблюдать. Вскоре за деревьями появилась маленькая процессия, во главе которой шли Угрюм и отец Вендель. Визаж побледнел.

— Подожди меня здесь, — сказал он Боженьке. — Я пойду посмотрю, что там происходит.

Визаж прокрался в сад. То, что он там увидел, повергло его в шок. В центре сада была вырыта могила, на дне которой лежало завернутое в белый саван тело. Причем завернуто оно было небрежно, будто бы в впопыхах, потому что Визаж разглядел тяжелую черную косу и смуглую женскую руку, унизанную кольцами. На краю могилы стоял отец Вендель и, осеняя тело крестом, гнусавым голосом тянул заупокойную молитву. Угрюм с немногочисленной свитой стоял поодаль, опустив голову, и по его лицу трудно было определить, какие чувства его обуревают. Визаж оцепенел, он долго не мог оторвать взгляда от этой руки и этой косы. Наконец он собрался с духом и вернулся в конюшню. Слушая его рассказ, Боженька не мог поверить своим ушам.

Они молча двинулись в путь и за весь этот день не проронили ни слова. Только когда на закате они добрались до границы Страны Могола, Визаж наконец заговорил:

— Она меня обманула: она хотела получить яд, чтобы умереть. Мадек тоже умрет. Она знала это.

— С чего ты решил, что она сама себя убила? Может быть, это сделал Угрюм? — отозвался Боженька и, тяжело вздохнув, добавил: — Все равно надо ехать к Мадеку. Если ему суждено умереть, мы погибнем вместе с ним.

— Да, — кивнул Визаж. — Но мы не скажем ему, что она умерла.