Набоб

— Да, фиранги! Он тоже хочет уйти на запад. Ваши интересы совпадают. Когда у тебя будут деньги и люди, ты сможешь ехать и проводишь его. Ну, теперь ты мне веришь?

— Я хочу поговорить со священником.

— Ты поговоришь с ним. Сегодня же вечером.

Тут, к великому изумлению своих министров, раджа Бенареса наклонился к Мадеку и прошептал ему несколько слов на ухо. Потом он обернулся к присутствующим и успокоил их:

— Мы договорились! Принесите шербет, ласси,фрукты и наргиле!

Он опять наклонился к своему гостю:

— Как твое имя, юный фиранги?

— Меня зовут Мадек, — ответил тот громко и ясно, но его лицо выражало беспокойство.

* * *

Мадека вновь повели по каменным лестницам, гхатам,как их называют индийцы; к нему присоединились его товарищи; потом они перебрались на другой берег реки в источенных червями баркасах и разбили лагерь в роще манговых деревьев на правом берегу, в том месте, которое определил им раджа. День прошел спокойно. Мадек раздал солдатам триста пятьдесят рупий, которые забрал у мертвых солдат в Буксаре, и радовался, глядя, как «его» люди, — ведь они действительно были «его» людьми, — лакомились свежими фруктами и жареным козленком. На другом берегу в полдень заполыхали костры, толпы людей спускались по гхатам для ритуального омовения. Наконец солнце зашло. Наступил назначенный час. Дым от погребальных костров побледнел; казалось, даже запах от них стал мягче. Как и было договорено, за Мадеком приплыла лодка.

— Я поеду один! — предупредил он своих, стараясь скрыть тревогу.

— А ты не боишься сгинуть где-нибудь в этом незнакомом городе? — спросил молодой сержант, спасшийся вместе с Мадеком из мадрасской тюрьмы. — Что, если священник — просто выдумка раджи?

— Я не испугался Угроонга, — ответил Мадек. — Почему же ты считаешь, что я буду бояться индийцев или какого-то священника? — И сел в лодку.

Мадек сказал правду: он не боялся. Но он терпеть не мог священников. Он плохо знал их. Он догадывался, что они подчиняются дисциплине и иерархии, вроде тех, что он видел в армии; но он не знал их тайн. Кого он увидит при встрече? Капуцина, одетого в рясу из грубой шерсти, с сандалиями на босу ногу? Аббата в черной сутане с накрахмаленным белым воротником? Напудренного кюре? Или какого-нибудь корабельного священника, который ругается и клянется всеми морскими дьяволами? Теперь эта история о человеке в черном платье казалась ему все более и более странной. Для Мадека христианство кончалось за пределами Пондишери. В Калькутте была построена англиканская церковь, но Мадек не видел, чтобы кто-нибудь входил туда, разве что в пасхальное утро. Сам он о Боге вспоминал редко. Он знал несколько латинских слов, которые машинально повторял, вставая утром и ложась спать вечером, а также накануне сражений. Они звучали так же странно, как и недавно выученные слова хинди. Даже ругательства, такие как французское foutredieuили английское goddam,давно уже выражали только гнев, а не желание оскорбить небеса, ведь Индия на каждом шагу являла ему все новые и новые божества. Уж не насмешка ли судьбы эта нежданная встреча с Богом в лице его представителя здесь, в самом сердце Бенареса, посреди этой неистовой святости, которую он не мог понять?

Доплыв до середины реки, перевозчик заговорил. Мадек уже было подумал, что тот немой, и глубоко задумался, беспечно сидя в лодке под колышущимся навесом. В воде мерцали спутанные гирлянды цветов, ореховая скорлупа, наполненная приношениями и покуда не поглощенная рекой, время от времени появлялись трупы. Доносившееся из Бенареса пение смешивалось с шелестом волн и плеском весел; бесконечный псалом, мягкая, укачивающая призрачная мелодия. Может быть, это и есть забвение, спокойствие, предчувствие небытия? Втайне Мадек надеялся, что ему открылась тайна.

— Меня зовут Бхагирата, — сказал перевозчик. — Знаешь, что значит Бхагирата?

Мадек покачал головой, и тот объяснил ему, что носит имя благочестивого аскета, жившего в начале времен и добившегося от Брахмы нисхождения на землю прекрасной Ганги тогда, когда она еще не была рекой. И пока они плыли к гхатам, Бхагирата рассказал Мадеку, как Ганга, дочь царя гор по имени Гималайя, спустилась на землю и как Шива поймал ее непроницаемой шапкой своих волос, и миллионы лет она оставалась в них пленницей, как в лабиринте. Они добрались до берега.

— Ах, фиранги, — вздохнул перевозчик, привязывая лодку к кольцу на набережной. — У прекрасной Ганги было столько приключений, что всей моей жизни не хватило бы, чтобы их рассказать!

Пораженный рассказом Мадек забыл о своей тревоге. В Индии действительно есть нечто странное, раз самый убогий бедняк может рассказывать истории о богах не менее изящно, чем раджа. Мадек улыбнулся; обрадованный его признательностью Бхагирата тоже улыбнулся.

— Я должен отвести тебя на место встречи. Ступай за мной, но смотри не потеряйся в толпе! — сказал он и стал быстро подниматься по ступеням гхаты.