Набоб

— Нашлем на его земли какой-нибудь народец. Рохиллов, например; он когда-то изменил им.

— А если Мадек победит их?

— Он потерпит поражение, — Гастингс произнес эти слова как заклинание. И повторил: — Он потерпит поражение, уверяю вас.

— А эта женщина, царица… Не думаете ли вы, что следует разузнать о ней как можно больше?

— Это ничего не стоит.

В этом направлении Уоррен уже работал. Но пока человек, который мог дать ему разъяснения на этот счет, — старый иезуит из Агры — не отвечал на его запросы. Может быть, он умер?

— А Нанд Кумар? — напомнил Фрэнсис.

— Он будет казнен.

— Неужели вы решитесь на это?

— Да. Нанд Кумар — мошенник и клеветник. Он говорил, будто я подкуплен опекуншей бенгальского набоба, потом — будто я соблазнил ее, чтобы захватить провинцию, потом еще бог знает что. Нет, сэр Фрэнсис, мы не можем этого терпеть. Поэтому Нанд Кумар будет казнен.

— Но он махараджа!

— Крестьянин или махараджа — мне все равно.

— Вы вполне могли соблазнить эту темнокожую красавицу. В конце концов, мужчина всегда мужчина, не правда ли?

Уоррен пожал плечами.

— А еще говорят, — не унимался Фрэнсис, — что вы подкупили судей Нанда Кумара. Зачем казнить его по английским законам, вешать, если вы знаете индийское право?

Губернатор подошел к нему и прошептал на ухо:

— Надо ли объявить всей Калькутте, что Юниус пребывает в ее стенах?

Фрэнсис чуть не подскочил. А Уоррен продолжал более громким голосом:

— Дорогой сэр Фрэнсис, не угодно ли вам встретиться со мной завтра на заседании Совета, чтобы внести на рассмотрение всех членов правления ваши замечательные предложения?

Фрэнсис понял, что разговор окончен и пора откланяться.

— Всего доброго, губернатор, — сказал он. — Не работайте слишком много. Почему вы никогда не присоединяетесь к нам в играх и танцах? Я уверен, что миссис Имхофф скучает, будучи вынуждена приходить одна.

Фрэнсис презрительно улыбнулся и вышел из кабинета.

— Вот оно что… Он ведь так любит удовольствия, — пробормотал губернатор. — Надо будет расспросить о нем Мариан.

Он вытащил из ящика стола лист веленевой бумаги и быстро написал: «Моя обожаемая, сокровище моего сердца, сегодня вечером я буду у дверей вашего дома Я не перенесу вашего отсутствия. Скоро я увижу ваши восхитительные глаза, услышу ваш очаровательный голос! Не уезжайте, моя милая Мариан. Я появлюсь, как только спадет жара».

Гастингс не стал подписываться, — она поймет и так, — и позвал курьера. У этого бенгальца был почему-то растерянный взгляд и странное, с призвуком дыхание. Уоррен не обратил на это ни малейшего внимания и отдал ему записку.

* * *

Как и обещал, Уоррен приехал к Мариан, когда жара немного спала. Паланкин остановился перед белым перроном, Уоррен спрыгнул на землю и взбежал по ступенькам. Где же она? Он всмотрелся в полумрак коридора. Но к его удивлению, Мариан не встретила его. Неужели она не получила записку?

Он припомнил индийца, который должен был ее доставить. Его странный взгляд, странный запах… Как же он не подумал раньше! Какая глупость доверить письмо, не убедившись в надежности того, кто его доставит. Обычно он никогда не поступал таким образом. Этот бенгалец, судя по всему, обкурился опиумом, прикарманив полрупии, которые дал ему губернатор, отправился за очередной порцией зелья.

Слуги спали, как и всегда, когда хозяева отсутствовали. Кто-то устроился в кресле, кто-то — на цоколе колонны, кто-то — на ступенях мраморной лестницы. Они даже не шелохнулись, когда Уоррен вошел в дом. Он заметил ее зонтик, лежащий на серванте, и ее красивую сумку, без которой она не выходила. Значит, Мариан здесь. Минуту спустя Уоррен был уже на втором этаже и смотрел в замочную скважину будуара Мариан. Он не мог не признаться себе, что вновь охвачен давней страстью, которую не испытывал со времен Бирнагора: удовольствием видеть, когда тебя не видят.

Мариан в нижнем белье сидела на полу перед огромным медным тазом, полным жемчуга, и играла им, пересыпая из руки в руку. Рядом с ней копошились несколько котят. «Откуда у нее столько жемчуга? — подумал Уоррен. — Может быть, это назар от какого-нибудь индийца? За какие хитрости, за какие интриги?» Ум Гастингса заработал с невероятной быстротой. Единственный человек, занимавшийся в Калькутте продажей жемчуга, был другом Фрэнсиса. Неужели Мариан замешана в какие-то махинации?

— Мадам, откуда у вас этот жемчуг? — спросил он по-французски тоном начальника.

Она ответила ему не менее твердо:

— Сударь, это мое дело!

— Какой раджа подкупил вас? Отвечайте, я требую! Когда меня назначили губернатором Бенгалии, мы договорились — никаких дел, мадам, никаких спекуляций, никаких интриг. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.

Мариан поднялась, разгладила складки на своем белье и посмотрела на него вызывающе:

— Но, сударь, я вовсе не ваша жена!

Уоррен отвернулся. Он чуть было не заплакал от обиды и душевной боли. Grasping!Алчная, как все женщины Калькутты.