Набоб

Он плыл четыре часа. Несколько раз едва не терял сознание. Когда боролся с прибоем у прибрежной песчаной гряды и отбил себе все бока, он попытался представить себе лицо Смерти. Здесь она не могла явиться такой, как в Бретани: насмешливым скелетом с косой, охраняющим врата Холодного Ада. В таких жарких странах умереть скорее означало успокоиться, слиться, забыться. Как ни странно, эта мрачная мысль придала Мадеку новые силы; он сумел обогнуть скалу и вскоре выбрался из воды. Песок был еще горячим. Ему захотелось прямо здесь свернуться калачиком и заснуть. Ночная Индия еще более коварная, чем при свете дня, сулила ему теплую колыбель, полную нежности и ароматов. Мадек вдруг подумал, что французское выражение partir dans l’Inde,«отправиться в Индию», очень отличается от банального aller a'la Chine, «поехать в Китай», или aux Ame'riques,«в Америку». Он тоже поддался желанию отправиться в Индию и только теперь задумался: а не было ли это ловушкой или, может быть, результатом колдовства. Он постарался взять себя в руки. Если он сейчас остановится, если упадет на песок, приключений больше не будет. Надо идти на встречу с Угрюмом, чего бы это ни стоило. Течение отнесло Мадека в сторону от города. Дорога к таверне «Бездомная Мария» предстояла дальняя; надо было пробраться в Пондишери, пройти через Черный город, обойдя центр со стороны суши. Но это было к лучшему: так он меньше рискует привлечь внимание.

Если, конечно, дойдет. У него дрожали колени. В ушах стучало, горло пересохло от соленой воды. Он сделал еще несколько шагов по песку, сверток с одеждой напомнил ему о том, что теперь он беглец. Ему показалось смешным, что он идет вот так, голый, со свертком на голове, как последний кули в Пондишери. И поскольку только гордость и мечта еще заставляли его идти вперед, он быстро оделся, пересек песчаную полосу и углубился в поля, окружающие город. Опаснее всего было проходить мимо Границы, живой изгороди из акаций, пальм, кокосовых деревьев и алоэ, образовывавшей вокруг Пондишери нечто вроде городской стены. Но уверенность в том, что наступил мир, была теперь столь сильна, что нигде не выставляли даже стражу. Два или три раза Мадек различал в темноте какие-то смутные силуэты. Он затаился, но никто не приблизился к нему. Наверняка это были воры-индийцы. Он отделался испугом и клочком ткани, выдранным из рубашки. Но самое трудное было впереди. Он подошел к границе Черного города, называвшегося так потому, что там жили индийцы. Полиция Пондишери внимательно наблюдала за этими местами, и главное было не нарваться на патрули. По счастью, Мадек умел узнавать полицейских издалека: их набирали исключительно из малабарских крестьян, здоровенных и сильных грубиянов, родом с западного побережья полуострова, которые считали, что им все дозволено, раз они носят знак лилии на портупее.

Пробило два часа. Жизнь в Черном городе еще не замерла. При свете ламп, наполненных чистым сливочным маслом, индийцы продолжали сновать возле прилавков. Время от времени откуда-то долетали музыка или сильный запах кари и масалы. Казалось, никто не обращает на Мадека ни малейшего внимания. Он беспрепятственно миновал канал, отделявший индийский квартал от Белого города. Лабиринты улиц сменились прямыми, как струны, проспектами, обрамленными высокими белыми стенами с запертыми воротами: здесь было бы трудно спрятаться в случае нежелательной встречи. Мадек ускорил шаг. Он приближался к знакомому ему кабацкому кварталу. Здесь кипела другая жизнь, шумная и беспокойная. Маленькие белые домишки с оштукатуренными стенами контрастировали с мощной красной крепостью и великолепным морским портом.

Дворец Дюпле и колокольня иезуитской церкви придавали местности величественный вид во французском вкусе: престиж, разум, расчет. Открыв для себя такой пустынный Пондишери, незащищенный в этой ветреной ночи, Мадек понял, что не любит его. От того впечатления, которое ослепило его во время первого приезда, осталось только одно чудо: морской порт, ворота Индии. Об этом можно было мечтать, вернувшись в серые ландшафты Кемпера: гигантские ворота наподобие театральных декораций, похожие на замок, к которому стремятся корабли по пенистым волнам. Эти ворота, в отличие от фасадов других монументальных зданий, не порождали разумных упований на спокойную, богатую жизнь. Они призывали к безумству, к разгулу страсти и сильным ощущениям, подобным тем, что влекли Мадека к таверне «Бездомная Мария», несмотря на усталость. Эти ворота приведут его в другой мир, возможно, похожий на сказку, в мир, где простые матросы попадают на удивительный остров с дворцами-лабиринтами, с тайнами, которые предстоит разгадать, с соблазнительными женщинами, которых потом им придется покинуть.