Набоб

— Ответ на этот вопрос известен тебе лучше, чем мне, царица, — склонился перед ней могол.

— Замолчи и поди прочь! — разгневалась Сарасвати.

Да, она знала, что после поражения при Фатхпуре он снова включился в игру, что он искренне надеялся завоевать Индию и опять шлет за Черные Воды письма своему государю, но уже не с просьбами о патенте капитана, а с грандиозными проектами. Безумец! Он хочет создать в долине Инда французскую колонию с тем, чтобы помочь Моголу отвоевать Бенгалию. Англичанам же можно будет позволить осесть на юге, в Декане, наименее плодородном районе Индии. Неужели он не понимает, что это идея абсурдна? Из писем Шевалье Сарасвати поняла, что Мадек просто старается замаскировать свои неудачи. Пусть он лучше уедет, Кали, пусть он уедет!

…Спустя неделю после прибытия очередного гонца из Шандернагора по Сирданне разнеслась весть, что царица исчезла. Ходили слухи, что Угрюм заснул за два часа до этого, и после уже не выходил или почти не выходил из своей летаргии.

* * *

Стояла зима, лучшее время для путешествий. Изредка Сарасвати выглядывала в окошко запряженной быками повозки, чтобы полюбоваться окружающими пейзажами, а потом откидывалась на подушки, закрывала глаза и размышляла. В последнем письме из Шандернагора говорилось об очередном проекте французских интриганов. Суть его заключалась в том, чтобы ослабить английскую власть в Бенгалии, а следовательно, и в Индии, скомпрометировав всех главных представителей этой власти. История с Нандом Кумаром провалилась. Можно было попробовать иное средство: если будут скомпрометированы губернатор или его заместитель, в Калькутте наступит своего рода период безвластия, чем смогут воспользоваться французы и все индийцы, готовые сражаться вместе с ними. Уже несколько месяцев, писал Шевалье, в Шандернагор на балы съезжается все больше и больше англичан. Один из членов Совета Бенгалии увлечен шестнадцатилетней замужней француженкой. А на праздновании Нового года в Шандернагор обещал приехать сам губернатор. В своем письме Шевалье не просил напрямую Сарасвати о встрече, но намекнул, что будет счастлив обсудить свои планы «с тем или другим правителем Сирданны», и добавил: «Я еще ни разу не видел царицу, известную в Индии своей необычайной красотой».

Вплоть до самого Бенареса Сарасвати не могла понять, что именно толкнуло ее в это путешествие. Но совершив священное паломничество и ритуальное омовение в водах Ганга, во время которого повторяла магические ом, ом, ом,все наконец прояснилось.

Она наняла судно, которое должно было доставить ее в Шандернагор. Сидя на корме под легким зонтиком, она разглядывала берега великой реки. Нынче вся Индия праздновала Дивали, праздник Огней, День надежды. Даже в самых жалких хижинах мужчины и женщины зажигали маленькие лампы, и берега Ганга мерцали по вечерам, подобно второй реке, реке света. Сарасвати была удивлена. Неужели кто-то еще верит в счастье, молясь богине плодородия Лакшми? И это после всех постигших Индию бедствий?! А может быть, она ошибалась, и среди сил, что приводят мир в движение, есть некая сила, могущественнее власти Кали? Она вспомнила легенду о Парвати, Дочери Горы и Божественной Матери. Двое ее сыновей, бог мудрости и бог войны, поспорили, кто из них сядет ей на колени. «Я не могу взять на руки вас обоих сразу, — сказала богиня. — Но обегите вокруг мира, и, тот, кто прибежит первым, сядет ко мне на колени». Бог войны умчался галопом на своем горячем коне, а бог мудрости трижды обошел вокруг матери и сел к ней на колени: он таким образом обошел вокруг Вселенной, которая была его матерью, воплощавшей в себе любовь.

А если любовь сильнее всего? Сомнение становилось невыносимым.

Ей надо было убедиться в необходимости, неизбежности ее ненависти, и главное, навсегда искоренить самую причину внезапных приступов нежности, изгнать из своей души бледнокожее лицо фиранги Мадека, чей мир она надеялась увидеть в Шандернагоре.

Она сразу узнала французскую факторию: ей показалось, что она уже видела ее в какой-то прошлой жизни. В глубине широкой бухты сгрудилось около двадцати домов странной архитектуры: большие прямоугольные окна, ни одного изгиба, ни одного неровного камня, никаких мягких линий.

— Чандранагар!.. — Она произнесла это слово на индийский лад.

Сойдя на берег, Сарасвати закуталась в покрывала и в сопровождении охраны отправилась в Горетту, резиденцию коменданта города.

Увидев встречающих ее у входа во дворец фиранги, она с первого же взгляда поняла, кто из них Шевалье. Именно таким она его и представляла: слишком слащав, надушен, слишком ухожен. Второй мужчина был совершенно другого склада: моложе и ниже ростом, он несомненно когда-то был очень красив, но на его лице царица прочитала два слова: «ложь и порок».

— О, мадам, я слышал, вы хорошо говорите на нашем языке… — лепетал комендант.

Она не разжала губ. Ей показалось, что она видит перед собой смерть. Шевалье, должно быть, почувствовал ее разочарование, потому что сказал: