Набоков в Берлине

По мнению Струве, бросаются в глаза параллели между «Романом с кокаином» и произведениями Набокова этого периода, например романом «Подвиг», начиная с характеристики главных героев. Кроме того, совпадают многочисленные подробности. Так, в романе «Подвиг» встречается некая Соня в утреннем халате и шлепанцах; у Агеева тоже появляется некая Соня в таком же одеянии. Оба автора (если их действительно двое) используют одинаково построенные метафоры, оба со старательной точностью описывают жесты и мимику, оба любят звукопись и изобретают звукоподражательные глаголы, оба используют в своих литературных произведениях сны и галлюцинации. У Набокова в «Приглашении на казнь» один из персонажей страдает дефектом речи, в «Романе с кокаином» тоже. У Агеева определенную роль играет памятник Гоголю, а не собирал ли Набоков уже тогда материал для своей книги о Николае Гоголе? Пестрое собрание параллелей и совпадений, плод усердного труда настоящего ученого.

Статья Струве вызвала в середине восьмидесятых годов большое волнение в кругу уже поседевших знакомых умершего несколько лет назад Набокова. Сказала свое слово и к тому времени уже восьмидесятишестилетняя Вера Набокова:

«Мой муж Владимир Набоков „Роман с кокаином“ не писал, псевдонимом „Агеев“ никогда не пользовался, […] в Москве никогда не был, в жизни своей не касался кокаина (как и вообще никаких наркотиков) и писал, в отличие от писателя Агеева, на чистом и правильном русском петербургском языке. […] Мне кажется удивительным, что проф. Струве, специалист по русскому языку и литературе, мог спутать вульгарный и часто неправильный слог Агеева со слогом тончайшего стилиста В. Набокова»[210].

Многие филологи поддержали ее. Они указали на то, что в «Романе с кокаином» нет типичных для Набокова литературных намеков, а также отсутствует характерный основной тон игривой иронии. Кроме того, здесь отсутствуют типичные для Набокова и определяющие его стиль сложные речевые периоды с синтаксическими вложениями, а также смены перспективы. Однако ни Вера Набокова, ни аналитики стиля не могли убедить профессора литературы. Струве опубликовал вторую статью с новыми доказательствами авторства Набокова[211]. Он указал на то, что Набоков во многих своих произведениях берлинского периода упоминает кокаинистов, например, в рассказе «Случай», который по этой причине не был опубликован в «Руле». Поэтому Вера Набокова либо ничего не знала об авторстве Набокова — либо хотела по-прежнему придерживаться принятой тогда маскировки.

Спор с русским Монпарнасом

Владимир Набоков любил играть именами, анаграммами, псевдонимами, шифрами и загадками. Временами он комбинировал оттачивание слов и стихов с облачением их в загадки, как он это сделал в томике «Поэмы и проблемы» (1971) — собрании стихотворений и шахматных задач. Ожидая результата, он, явно кокетничая своей загадочностью, наблюдал за попытками филологов расшифровать его произведения.

Набоков пользуется в своих произведениях средством очуждения биографий реально существующих людей, прежде всего знакомых, к которым не испытывал особой симпатии. К ним относились молодые литераторы русского Монпарнаса в Париже, с которыми Набоков ожесточенно враждовал на протяжении многих лет. Русский Монпарнас объявил войну консервативным писателям из окружения лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина и возвел в свои кумиры психологизирующих модернистов Пруста, Жида, Джойса и Кафку, а также врача-психиатра Фрейда. Набоков, будучи противником всякого рода психологических интерпретаций и кричащих стилистических экспериментов, карикатурно изобразил авангардистов в своем последнем романе «Смотри на арлекинов!» как «банду пьяниц и болтунов».

Произведения этих в большинстве своем живущих в бедности поэтов, в том числе Василия Яновского и умершего в 1935 году от чрезмерной дозы героина Бориса Поплавского, публиковались тогда самыми малыми тиражами. К ним принадлежала и Лидия Червинская. Десятилетиями их имена были известны лишь немногим историкам литературы; сегодня, шесть десятилетий спустя после русского Монпарнаса, книга Яновского о «русском Париже» между двумя войнами издана у него на родине уже несколькими тиражами. Борис Поплавский, которого Набоков в своих мемуарах называет «далекой скрипкой между близких балалаек», стал сегодня для нынешней литературной богемы в России культовым автором[212].