Донесение военного агента в Вене начальнику военно-статистического отдела Главного штаба В. П. Целебровскому
15 апреля 1904 г.
Секретно
<…> доношу вашему превосходительству, что наши консула в портах Адриатического моря следят за всеми мероприятиями японцев по покупке и транспортированию военных грузов, причем результаты их наблюдений сообщаются в наше министерство иностранных дел. <…>[31]
В книге А. Вотинова «Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904—1905 гг.», изданной в 1939 г. говорится: «Японские агенты, орудовавшие в Австрии, подкупили австрийских заводчиков, выполнявших заказ на 500 000 шрапнельных снарядов для царской армии. Заказ австрийские заводы выполнили так, что эти снаряды не разрывались».[32]
Можно даже не объяснять, какова была основная сфера деятельности Петерсона летом 1904 г., когда он принимал в гостях в Аббации семью Набоковых.
«Накануне в кафе у фиумской пристани, когда уже нам подавали заказанное, мой отец заметил за ближним столиком двух японских офицеров – и мы тотчас ушли; однако я успел схватить целую бомбочку лимонного мороженого, которую так и унес в набухающем небной болью рту».[33]
Как показывают исследователи русско-японской войны, одной из дурных привычек российского общества было полное пренебрежение секретностью в условиях военного времени. О сроках и количественном составе мобилизации японцы узнавали из открытой прессы. Офицеры в Порт-Артуре делились секретами со своими китайскими парикмахерами, оказавшимися на самом деле офицерами японской армии; в письмах генералов своим женам из районов боевых действий можно было узнать много таких сведений, что ни один разведчик не смог бы достать. Уже упомянутые военные отчеты барона Корфа о Корее с военными позициями на суше и на море выходили в открытой печати за несколько лет до начала войны. И так далее.
Вполне возможно, что о секретном поручении следить за японскими военными грузами Иван де Петерсон по-родственному поделился со своим шурином, Владимиром Дмитриевичем Набоковым. И вполне возможно, что они могли обсуждать это при пятилетнем мальчике Владимире, надеясь на то, что он все равно ничего не понимает. И вот эта «бомбочка» в онемевшем рту на фоне японских офицеров начинает приобретать некий смысл. Австро-Венгрия подписала с Россией декларацию о нейтралитете только в октябре 1904 г., поэтому летом японские офицеры могут пока еще спокойно расхаживать в военной форме. Эту важную историческую деталь Набоков явно знал если не в детстве, то во время написания воспоминаний.
Фальц-Фейны
[34], братья Лидии Эдуардовны Набоковой (Фальц-Фейн), родные дяди композитора Николая Дмитриевича Набокова.«В марте 1904 г. на чрезвычайном заседании губернского земства гласные приняли решение о создании Таврического лазарета Красного Креста имени императрицы Александры Федоровны. <…> Обязанности его (т.е. уполномоченного Таврического лазарета – Р.Ю.) помощника безвозмездно взял на себя Владимир Эдуардович Фальц-Фейн[35]
, который сделал многое для улучшения помощи больным и раненым во время нахождения лазарета на Дальнем Востоке. Владимир Эдуардович не только работал управляющим лечебным заведением, но и жертвовал значительные суммы и продукты на его существование. Согласно отчету за 1904 г. им было перечислено 460 руб. и 200 пудов пшеницы. Другие его родственники также не остались в стороне. Например, Фридрих Эдуардович пожертвовал 2323 руб., Александр Иванович Фальц-Фейн – 100 руб.»[36]Итак, неудивительно, что при таком вовлечении практически всех ветвей своей большой семьи в события на Дальнем Востоке, Владимир Набоков
Евгений Лейзеров[37]
Набоковский экватор