Наброски для романа

— Конечно, — сказал я, — кошки удивительно изворотливый народ, но похожими на человека их делают не только моральные и религиозные убеждения. Есть у них еще одно дивное качество, достойное самого человека: это уменье наилучшим образом устроить свои делишки. У одних моих друзей был большой черный кот, теперь он тоже временами у них гостит. Мои друзья вырастили его из котенка, по-своему привязались к нему, хотя внешне своих чувств особенно не проявляли, и, конечно, особой любви во взаимоотношениях кота и хозяев не замечалось.

Однажды по соседству появилась пушистая дымчатая кошка, питомица некоей старой девы; на кошачьей вечеринке под садовой стеной состоялась встреча.

— Как у вас с жильем? — спросила дымчатая.

— О, вполне прилично.

— Хозяева — симпатичные люди?

— Да, ничего, как и все люди.

— Хорошо относятся? Заботятся и все такое прочее?

— Да, о да! Пока не жалуюсь.

— А какой провиант?

— Как обычно, знаете ли, кости, объедки, а иногда для разнообразия собачьи сухари.

— Кости и собачьи сухари! Уж не хотите ли вы сказать, что едите кости?

— Конечно, когда дают. А почему бы и нет?

— О, дух египетской Изиды, кости и собачьи сухари! Неужели вам никогда не дают парных цыплят, сардины или котлетки из молодого барашка?

— Цыплята! Сардины! О чем вы говорите? Что такое сардины?

— Что такое сардины! О дитя мое (она была светской кошкой и поэтому всегда так величала друзей — джентльменов чуть постарше себя), дитя мое, эти ваши люди просто постыдно с вами обращаются. Давайте присядем и потолкуем. На чем вас укладывают спать?

— На полу.

— Так я и думала. И, конечно, дают пить воду и снятое молоко?

— М-да, молоко действительно жидковато.

— Воображаю, какой кошмар! Мой милый, вы должны немедленно покинуть ваших хозяев.

— Но куда мне идти?

— Куда угодно.

— Но кто меня возьмет?

— Кто угодно, только нужно умело взяться. Как вы полагаете, сколько раз я меняла своих хозяев? Семь раз! И каждый раз устраиваюсь все удачнее. А знаете ли вы, где я родилась? В свином хлеву. Нас было трое: мама, я и маленький братец. По вечерам мама оставляла нас одних, а приходила обычно уже на рассвете. Как-то утром она не пришла. Мы ждали долго, а ее все не, было. Очень хотелось есть. Потом мы с братом улеглись рядышком, поплакали и уснули.

Вечером выглянули в щелку — видим, мама возвращается через поле. Ползла она очень медленно, всем телом припадая к земле. Мы ее окликнули, она тихо ответила «уррр», а шагу почему-то не прибавила.

Она вползла и повалилась на бок, мы со всех ног бросились к ней, потому что просто умирали от голода. Долго сосали, а мама все время нас облизывала.

Так я и заснула около нее, а ночью проснулась от холода. Прижалась к ней покрепче — стало еще холоднее, она вся была мокрая и липкая, в какой-то темной жидкости, вытекавшей из бока. Я тогда не понимала, что это такое, потом пришлось узнать.

Случилось это, когда мне едва исполнилось четыре недели. С тех пор я сама забочусь о себе: так уж повелось в этом мире, дитя мое. Сначала мы с братом по-старому жили в хлеву и кое-как перебивались. Суровое это было время: два крошечных существа боролись за свою жизнь; но мы все-таки выдержали. Спустя месяца три я как-то забрела дальше, чем обычно, и вот вижу: посреди поля стоит домик. Заглянула через открытую дверь — изнутри веяло теплом и уютом, и я вошла — нервы у меня всегда были крепкие. Около очага играли дети, они чудесно меня приняли, обогрели и приласкали. Я никогда ничего подобного не испытывала — и осталась. В те времена я думала, что живу по меньшей мере во дворце.

Возможно, я и по сей день не изменила бы этого мнения, не загляни я как-то случайно во время прогулки по деревне в комнатку позади лавки. Пол там был покрыт ковром, а возле камина лежал половичок. Я и не представляла, что на свете бывает такая роскошь. Тогда я вознамерилась сделать эту лавку своим домом — и добилась этого.

— Каким образом? — спросил черный кот, заинтересовавшись.

— Это делается просто: входишь и садишься. Дитя мое, смелость — вот магическое «Сезам, откройся» для любой двери. Если кошка трудится, не жалея сил, она погибает от голода, если у кошки светлая голова, ее сбрасывают с лестницы, как дуру, если кошка отличается самым порядочным поведением, ее топят, как мерзавку, но зато смелая кошка, спит на бархатной подушечке и к обеду получает сливки и конину. Вот так и я — решительно вошла и потерлась о ноги старичка хозяина. Он и его супруга до глубины души были тронуты моей «доверчивостью», как они выразились, и с восторгом меня приютили. По вечерам я выходила на прогулку в поле и нередко слышала, как меня звали дети из маленького домика. Разыскивали они меня несколько недель подряд, а самый младший так и засыпал в слезах при мысли, что меня, может, и в живых нет: очень эти ребятки меня любили.