Набукко

– Да все! – В голосе Дениса проступила нетерпеливая злость.

– Люди как люди, – как всегда, чуть флегматично и немного замедленно ответил товарищ инженер, характерным движением поглаживая вертикальные морщины на впалых щеках.

– А я чувствую – что-то не так. Какие-то они вроде как искусственные. В детстве мне казалось, что люди, которых я встречаю на улице, только для того и существуют, чтобы попасться мне навстречу, а когда заворачивают за угол, пропадают с моих глаз, тут же замирают и стоят как деревья. Смазка для глаз.

Они лежали в «своей» хижине, которую им неизвестно кто выделил, между ними располагалось на глиняном полу всегдашнее блюдо с угощением, которое неизвестно кто санкционировал.

– Я видел, как испражняется в кустах один здоровенный абориген – они функционируют, даже когда они не на глазах у нас. От них пахнет. И я видел, как женщины моются в ручье, то есть знают, что надо мыться.

– Мы вместе видели, дядя Саша. Я видел больше, вы быстро отвернулись.

– Я успел увидеть все, что мне было нужно.

– Мои интересы интереснее и дальше простираются.

– Только не надо пошлятинки.

– Не понимаю, о чем вы.

– Понимаешь. Они ведут себя как обычные люди.

– Ну какие обычные, какие, блин, обычные! Дикари так себя не ведут, дядя Саша.

– Можно подумать, ты регулярно попадаешь к дикарям. Твое мнение основано на читанных в детстве книжках, «зачем аборигены съели Кука?», да еще фольклорные ансамбли, что сидят на берегу в здешних отелях, ожидая, когда появится катер с туристами. Эти не похожи ни на книжных дикарей, ни на отельных, вот ты и нервничаешь.

– Вы хотите сказать, что вам тут ничего не кажется странным?! Здесь, кажется, нет ни змей, ни ядовитых пауков, отдельные комары, пара мошек. Цикады.

– К тому же мы здесь недолго, может оказаться, что какая-нибудь гадость еще найдется.

– Сам этот островок гадость!

– А потом, тут неподалеку есть острова с таким же здоровым климатом, я бывал. И ты бывал.

– Ну да, вы все про Бали. Бали, Убуд. У нас тут какая-то Убудь. Мы прибудь на Убудь. Какая барыня ни будь…

– Денис, я просил!

– Ладно-ладно. Хотя материться хочется непрерывно. Просто непрерывно хочется материться.

– Я прошу.

– Ладно, скажу не матерясь. Знаете, что мне у них не нравится – у них нет вождя! Проще говоря, нет власти. С кем договариваться?

– По-моему, они просто по-другому организованы. Живут как бы родами. В каждом таком хуторе есть что-то вроде вожака, или авторитета. Так, по крайней мере, мне кажется. Власть нужна, чтобы что-то делить-распределять. А здесь и еда дается сравнительно легко: по моим наблюдениям, должно быть как минимум четыре урожая в сезон. А то и больше. Тепло – вообще даром, поэтому роль власти и не так заметна. Во всем остальном – как у всех: старики, молодежь, дети. Правда, со стариками они носятся, прямо как в Норвегии. Такое отношение к старикам – признак высокоцивилизованного общества. С детьми все и всегда тетешкаются, а вот старики…

– Падение нравственности начинается, когда культ предков заменяется культом потомков.

– Что это?

– Надо знать изречения своих идолов. Маркс.

– Я реалист, а не марксист.

– Хрен…

– Денис!

– Я про хрен редьки.

– Ты смотрел японский фильм «Легенда о Нараяме»? Там стариков утаскивают в горы и оставляют умирать. Освобождается еда для подрастающего поколения.

– Бред!

– Эскимосы, я слышал, тоже отвозят стариков в тундру и скармливают песцам. По крайней мере, в голодный год. И это не зверство, а необходимость. Если заставить племя кормить стариков, пока они живут до естественного конца, то еды не хватит молодым охотникам. То есть, если навязать им наши европейские стандарты, все племя вымрет, а не только старики.

– Вы думаете, что сразили меня неразрешимым парадоксом? Не надо жить в тех местах, где приходится выкидывать дедушек и бабушек на мороз для собственного спасения! Мы, кстати, не в тундре. Здесь еды хватает, дядя Саша.

– Да. Мне даже кажется, что они не перетруждаются на своих полях. Этот злак сам прет из земли. Обтяпал, кротов погонял, да и все. Может, поэтому такие нравы.

– Понимаю, почему вам нравится этот островок, вам здесь не грозит лет через двадцать оказаться в тундре.

– Я предполагаю выбраться отсюда пораньше.

– Мы можем предполагать, а…

– Только не надо, эту тему мы договорились закрыть, если ты помнишь.

– Да, дядя Саша, помню. Но вы скажите мне – почему они молчат?

– А вот тут ты не прав. Пока ты валяешься в теньке…

– У меня депрессия! Реактивное состояние. Чем дальше, тем все больше я уверен – мы отсюда не выберемся. Нас не ищут, мы, видимо, в каком-то проклятом местечке, что на радары не попадает и самолеты над которым не летают.

– И что ты предлагаешь?

– Плот, лодку надо строить, но как? С одним ножичком?! Я думал, что мы с ними рано или поздно договоримся. Они нам помогут своими мотыгами. Свалим десяток деревьев. А они молчат, собаки! Как их построить?!

– Они понимают язык жестов.

– Сделайте им пару соответствующих жестов, дядя Саша.

– Что-то мне подсказывает – с ними все же надо сначала объясниться. Может, предложить что-то. Заинтересовать.

– То есть?