Но со середины 60-х годов начинается самое интересное. В научных и околонаучных кругах разворачивается глупейшая дискуссия "о физиках и лириках". Сам факт возникновения такой дискуссии говорит о том, что поколение выросшее в так называемую «оттепель», практически завершило свое духовное, физическое и ментальное сходство с той, исчезнувшей дореволюционной интеллигенцией. Иными словами, следуя принципам ложной морали, это поколение скатилось до уровня абсолютной деградации, по сути дела — это самое дегенеративное поколение за весь советский период. Но деградировали не все. Тех, кто еще на что- то надеялся, посадили на ставку-100-120 рублей в месяц, заставив жить "от зарплаты до зарплаты". С 1965 года, после косыгинских реформ, начинается застой. Отставание от Запада идет даже в мелочах, а целые области, например информатика, коммуникации, остаются абсолютно недоразвитыми. И что же при этом происходит в системе образования? Идет бурный рост числа ВУЗов, студентов, аспирантов, кандидатов и докторов наук, академиков. В данном случае СССР уникален еще и тем, что помимо центральной Академии Наук СССР, была еще академия сельскохозяйственных наук — ВАСХНИИЛ, Академия медицинских наук, Академия педагогических наук, Академия художеств, и — самое интересное — 15 республиканских «гадюшников» — т. е. филиалов АН СССР. К моменту «доползания» страны к началу 90-х годов, т. е. к полному и окончательному развалу науки, у нас помимо 18 академий, было около СЕМИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ докторов наук и где-то 650 тысяч кандидатов наук. И это при полнейшем отставании практически во всех областях, разве что кроме фундаментальных наук (все таки большой потенциал заложенный здесь в 30–50 годы продолжал давать свои плоды). Я уж молчу про то, что нивелировалась ценность научного работника как такового, но и сам интеллект и способность вообще к какой-либо научной работе, стал далеко не первым критерием необходимым для научной карьеры. Это породило гигантское количество проституток от науки, я имею ввиду низкоинтеллектуальных мракобесов сидевших в академиях (особенно в гадюшниках), да и на кафедрах рядовых ВУЗов, и сознавая свою полную интеллектуальную несостоятельность, используя руководящие должности, занимающихся тихим зажимом передовых направлений, идей и т. п., благо рычагов было достаточно. Многие блистательные интеллектуалы вынуждены были либо оставлять свои проекты при себе, либо подкармливать ими своего научного шефа, ставя его фамилию на своих рефератах, монографиях, диссертациях. А тем временем, ввиду коррупции в «высших» научных кругах, раздача докторских и академических званий шла налево и направо. В меньшей степени это наблюдалось в России, Белоруссии, Украине, Прибалтике значительно сильнее в Средней Азии и на Кавказе. С началом 70-х ВУЗы и НИИ превращались в канцелярские конторы с раздутыми штатами. Что касается высшего образования, то оно стало доступно практически всем (не всем интеллектуалам, а всем вообще). Появилась мода — "иметь корочку". Ради получения корочки, в ВУЗы стремились и стремятся попасть миллионы, и все это на фоне абсолютного разгрома всякой науки государством, у которого, благодаря очередным экономическим экспериментам попросту нет денег. Обратная сторона вопроса состоит в том, что такую огромную ораву выдвиженцев от науки, в общем незачем содержать. При таком положении, собственно, никаких денег и не хватит, поэтому для того чтоб вывести науку на должный уровень в максимально короткий срок, необходимо определить приоритеты в финансировании и произвести повальную чистку-аттестацию в еще уцелевших научных учреждениях, в первую очередь среди академиков (особенно членов-корреспондентов АН), профессоров элитных институтов, и здесь нужно обратить внимание на тех, которые ведут сомнительные или заведомо тупиковые научные направления, а также пересмотреть их докторские диссертации. Для этого мы создадим специальные комиссии, которые будут абсолютно засекречены, как от тех кого они будут проверять, так и от друг-друга, в этом случае можно будет во-первых организовывать многократные проверки, а во- вторых, из проверенных (если аттестация дала положительную оценку) можно будет организовать аналогичные группы для расширения масштабов проверки, которую в последствии можно будет довести и до рядовых ВУЗов, НИИ и проектных институтов. Кто знаком с положением дел в нашей науке, легко прикинет, какой процент может пройти данную проверку. Я уверен, что среди академиков и профессоров он в лучшем случае составит 15–20 %, среди кандидатов наук 30–40 %. Колебания возможны в зависимости от того, в какой научной области идет проверка, к примеру, не будет удивительно, если в экономических науках эти цифры будут в 2–3 раза выше. Те, чье звание подтвердилось, и станут официальными интеллектуалами, лица не прошедшие аттестацию будут переведены в ранг обычных людей, соответственно своим способностям. Только тогда в науке будет наведен элементарный порядок. Оставшимся 15–20 % без каких-либо дополнительных ассигнований, сугубо за счет сокращенных, можно будет соответственно увеличить финансирование. Плюс к этому наметятся условия для притока в науку ценных кадров покинувших ее после развала начала 90-х. В любом случае, мы получим крепкие, хорошо организованные, материально обеспеченные элитные научные подразделения которым будет под силу решать задачи куда более масштабные, чем, к примеру, современные проблемы перевода по «конверсии» завода по производству ракетных двигателей в завод по производству унитазов с улучшенной смываемостью, для чего куча программистов и математиков месяцами проводит расчеты по исследованию прохождения турбулентных потоков жидкости в этом керамическом сосуде. Ракеты нам еще понадобятся, и в немалом количестве, так что мозги нужно загружать на полную катушку.