По давнишней традиции, всякий из приглашённых сразу по приходе, как и положено, предъявлял виновнику торжества и всему достопочтенному собранию свой подарок, так что с точки зрения непредвзятого соглядатая всё пышное торжество сводилось к войне двух основных придворных партий, выраженной в виде войны подарков.
Почти одновременно явились французы, лейб-медик Лесток и маркиз де ля Шетарди; они действовали слаженно и не особенно-то и старались это скрыть: первый подарил изящный пояс, украшенный бриллиантовой пряжкой, тогда как маркиз преподнёс инкрустированную шпагу — как раз подходящую к поясу. Присовокуплено же при этом было, что в жизни, мол, бывают такие ситуации, такие люди встречаются иногда на жизненном пути, что без хорошего клинка подчас не пройти, подобно тому, как не продраться через густые заросли без топора, а стало быть, если даримая шпага пригодится великому князю хотя бы раз-другой (Шетарди поискал глазами в толпе приглашённых, нашёл кого-то, взглядом и лёгким кивком отметил эту фигуру и подкорректировал себя)... пригодится хотя бы три раза, то и тогда он, маркиз, будет считать, что подарок себя вполне оправдал.
Будучи ещё в Берлине введена Фридрихом II в курс русского противостояния при дворе Елизаветы, цербстская принцесса не полагала, однако, что речи могут быть столь прозрачными, а противостояние до такой степени воинственным.
Иные из гостей как по команде обернулись в направлении императрицы, пытаясь по выражению лица Елизаветы угадать, не имеет ли смысла на бестактный галльский эвфемизм ответить уверенной русской зуботычиной из числа тех, в результате которых противник теряет не одни только зубы, но и способность вторично нанести оскорбление когда-либо в будущем. Её императорское величество улыбнулась, однако улыбнулась этак неопределённо: как хочешь, мол, так и понимай.
Несколько погодя явился броско наряженный посланник барон Мардефельд, к которому Пётр особенно благоволил. За Мардефельдом потянулись как его сторонники, так и особы, входившие в так называемую бестужевскую партию — по имени вице-канцлера, причём всякий старался сделать подарок, приобретённый с огромным превышением своих сил. Победа германской партии выражалась в явном перевесе даров, считать ли на вес, или по так называемой художественной значимости, или же по тому, как великий князь реагировал на драгоценные подношения, и хотя даже самая крупная победа на дне рождения — это ещё только полпобеды, но на лицах большей части гостей прочитывалось явное удовлетворение, а виновник и инициатор приглашения маленькой принцессы в Россию, барон Мардефельд, так тот и вовсе расхаживал гоголем. Не садились за праздничный стол потому только, что врагов недоставало.
А победа при отсутствии врага — это скорее абстракция, чем истинная победа. На вопросительное поднятие бровей, должное означать вопрос: «Не пора ли усаживаться да и выпить наконец?» — Лестоку отвечали разно, хотя смысл пожатий плечами, гримас и консоляционных жестов сводился к тому, что не следует, мол, забегать вперёд лошади, что уж коли великий князь не торопится, так и нам всем проявить терпение следует.
Наконец они начали появляться. Как-то боком, с неестественной улыбкой вошёл саксонский резидент Петцольд, который буквально высох в последние месяцы, потратив бездну сил на то, чтобы склонить выбор её величества в пользу дочери польского короля Марии-Анны вместо Софи; Петцольд не рассчитал своих сил, да, впрочем, не только в этом дело было, и если что и подвело на сей раз резидента, так лишь неумение вовремя почувствовать окончательность высочайшего выбора и вовремя же отойти в сторону. Присмотревшись сейчас к приехавшей немке, Петцольд окончательно уверился в мысли, что, появись тут Мария-Анна, на плоскогрудую принцессу и внимания никто из мужчин не обратил бы — однако при выборе невесты для наследника престола вопросы эстетики оказались весьма и весьма потеснены иными соображениями.
Через пять минут после Петцольда походкой уставшего великана, ступая медленно и твёрдо, явился вице-канцлер Бестужев. Ровным голосом произнеся несколько приветственных поздравлений, он вручил имениннику шкатулку и с достоинством затесался среди прочих званых, демонстрируя всем, что хотя схватку за невесту он и проиграл, однако же дух его по-прежнему несокрушим, позиции прочны и он вовсе не склонен сдавать позиции. А немецкая принцесса — это не страшно, это, собственно, вовсе ничего, в истории России и похуже события приключались... К разочарованию одних, явному неудовольствию других и неприкрытому разочарованию великого князя на появление Бестужева подозрительно ласково отреагировала Елизавета: подошла к своему министру, подала руку для поцелуя, а когда вице-канцлер склонился, чуть коснулась свободной рукой его плеча. Этакий пустой жест, за который, однако же, многие отдали бы полжизни — чтобы их так же вот императрица, незаметненько, ладонью...