Читаем Начала любви полностью

Любуясь императрицей, Софи с некоторым ужасом чувствовала, как неприкосновенный, хранившийся в памяти, словно эталон, жаркий образ графини Бентик оказался за один только этот день потеснён более, чем за предыдущие месяцы. Нет, конечно же Софи всё так же беззаветно любила Бентик, и если бы случилась такая возможность, доказала бы графине силу своей любви, всё это так, однако если бы ситуация сложилась иначе (сделалась бы вариативной, как сказал бы Больхаген, любивший щегольнуть непонятным словцом) и Софи получила возможность разделить свою любовь между Бентик и русской императрицей, девушка не поручилась бы за то, что большая часть этой самой любви досталась бы именно графине. До сего дня Софи не испытывала сомнений, равно как Бентик в её сердце не имела соперниц. Но так было только лишь до этого дня. Москва переменила некоторые представления Софи скорее и сильнее, чем можно было предполагать. Когда в разговоре Elizavet Petrovna случайно коснулась руки девушки, Софи от неожиданности вздрогнула и ощутила приятный озноб, волной прошедший по спине, плечам и шее.

Но сидевший по левую руку Софи великий князь, сунувшись с предложением подлить вина, немедленно испортил очарование минуты. Длинноносый, с каким-то базедовым выкатом глаз, женской линией губ и одутловатым лицом, его высочество великий князь, он же наследник русокосо престола, на фоне императрицы выглядел сущим уродцем. Он прикладывался к бокалу, и спиртное лишь расставляло акценты. Крылья носа и щёки его порозовели, как это подчас случается при сильной простуде, глаза наполнились непослушной пьяноватой слезой, а язык, почтительно тормозя на звуках «п» и «Ь», решительно пасовал в этот час перед «s». Этот последний звук не получался у великого князя до такой степени, что, раза два зашипев по-змеиному, наследник обречённо махнул рукой, выпил бокал до дна и уныло замолчал — до окончания ужина.

Другое дело, что вино — вино и есть и никого равнодушным оно не оставляло. Далеко за полночь уже и Иоганна-Елизавета начала ронять куски себе на колени, а при всяком «g» или «V» отчаянно выстреливала слюной.

Притихшего великого князя увели спать, и от свободы за левым локтем Софи даже как-то приободрилась, хотя и ненадолго. Усталость давала себя знать, девушка поклёвывала носом, хотя и старалась не подавать виду. Внимательно следившая за обеими гостьями Елизавета весьма тактично завершила трапезу.

   — Тем более, — сказала она, помогая сонной Софи подняться из-за стола, — что теперь времени у нас впереди много, встречаться мы будем часто, я так полагаю. Так или нет? — последний вопрос был обращён как бы исключительно к молодой принцессе.

   — Я очень признательна вашему величеству и всегда буду любить вас, — отчаянно выпалила Софи, радуясь возможности сказать императрице что-нибудь приятное, однако в то же самое время пьяноватые Брюммер и де ля Шетарди громко заспорили, Елизавета отвлеклась — и счастливый миг объяснения в любви оказался для Софи напрочь погублен.

   — Нужно как следует выспаться, завтра предстоит очень трудный день, — напомнила императрица.

   — Трудный? — переспросила девушка, смутно помнившая, что было что-то говорено насчёт завтрашнего дня, однако решительно позабывшая, что же всё-таки именно.

   — День рождения великого князя.

   — Великого кня... — начала было с вопросительной интонацией говорить Софи, но сама же и оборвала себя: — Ах да, да, да...

   — И поэтому нужно хорошенько выспаться, — ровным тоном сказала её императорское величество.

4


Подаренную принцессе накануне отъезда из Риги неправдоподобно роскошную шубу, снившуюся затем несколько ночей кряду, Иоганна позабыла весьма скоро, и позабыла по причинам весьма уважительного свойства, если таковыми можно считать перекрытие сильного впечатления ещё более сильным.

В день рождения великого князя приглашённые на торжество особы тихо сходили с ума, устроив что-то вроде неявного и не всем понятного соревнования.

Нечто весьма приблизительно похожее десятилетняя в ту пору Иоганна наблюдала в брауншвейгском замке, прячась за портьеру в одной из тех комнат, где уединялись подвыпившие мужчины и, распахнув окна в бархатную летнюю ночь, принимались метать карты и повышать ставки, причём подчас повышали они эти самые ставки безо всякого учёта собственных карт, выкрикивали большую сумму просто потому, что сосед только что поднял суммарный банк и, стало быть, неловко было спасовать и остаться в стороне только по причине слабых карт. Мы оставляем в стороне подоплёку пьяного ража, так же как не рассматриваем и деликатный вопрос о том, почему, зачем, из каких таких соображений десятилетняя девочка пряталась ночью в набитой мужчинами комнате; речь в данном случае идёт лишь о том, что с приступом коллективного сумасшествия Иоганна-Елизавета была знакома и прежде.

Вечером 10 февраля официальный наследник престола праздновал своё шестнадцатилетие, по какому случаю субтильный юбиляр с обеда был навеселе и уже успел поцапаться с Брюммером.

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия. История в романах

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее