Читаем Начала политической экономии и налогового обложения полностью

«итак, мы видим здесь чрезвычайно странный факт, который оставляют без всякого разъяснения общепринятые теории денежного обращения; в одну эпоху внутренняя ценность гинеи обменивается за 30 шилл. легковесной серебряной монеты, в другую же эпоху та же гинея обменивается только за 21 шиллинг той же легковесной монеты. Ясно, что в состоянии денежного обращения в промежуток времени между этими двумя различными периодами должно было произойти какое-нибудь великое изменение, которое вовсе не разъясняется гипотезами Ад. Смита».

Мне кажется, что затруднение может быть разрешено весьма легко, если мы отнесем это различное состояние ценности гинеи в две упомянутые эпохи на счет разницы в количествах легковесной серебряной монеты в обращении. В царствование короля Вильгельма золото не было легальным орудием платежа; оно шло только в качестве ценности по соглашению. Все крупные платежи, вероятно, совершались серебром, тем более, что бумажные деньги и банковые операции не были в то время в ходу. Количество этой легковесной серебряной монеты превосходило количество серебряной монеты, которая поддерживалась бы в обращении, если бы употреблялась одна только полновесная монета, и, след., она была обесценена точно так же, как и легковесна. Но в последующий период, когда золото стало законным орудием платежа, когда банковые билеты также стали употребляться для совершения платежей, количество легковесной серебряной монеты не превосходило количество только что отчеканенной серебряной монеты, которая обращалась бы, если бы легковесной серебряной монеты не было вовсе; а след., хотя монета и была легковесна, но она не была обесценена. Объяснение Буханана несколько различается от нашего; он полагает, что вспомогательное орудие обращения неспособно к обесценению, главное же способно. В царствование короля Вильгельма серебро было главным орудием обращения и, след., было способно к обесценению. В 1774 году оно было вспомогательным орудием и потому удержало свою ценность. Но ведь обесценение не зависит от того, представляют ли деньги главное или вспомогательное орудие обращения, но зависит целиком от излишка в их количестве[61].

Против умеренной платы за чеканку нельзя представить сильных возражений, особенно, что касается той монеты, которая предназначается для выполнения мелких платежей. Ценность денег вообще возвышается на весь размер подобной платы, которая представляет таким образом налог, нисколько не обременяющий собою тех, кто его платит, до тех пор, пока монета не находится в излишестве. Следует, однако, заметить, что в стране, где установлено бумажное обращение, хотя лица, выпускающие подобную бумагу, и могут иметь наклонность к платежу по ней монетою по требованию предъявителя, но как монета, так и билеты их могут обесцениться на весь размер платы за чеканку этой монеты, представляющей единственное законное орудие платежа, пока действует препятствие, ограничивающее обращение бумаги. Если бы, напр., плата за чекан золотой монеты была 5 %, то, вследствие обильных выпусков бумажных денег, обращение могло бы в действительности обесцениться на 5 %, пока не стало бы выгодно предъявителю потребовать платежа монетою, в виду переплавки ее в слиток; мы никогда не подвергались бы подобному обесценению, если бы за чеканку золотой монеты не получалось никакой платы, или хотя бы плата за чеканку и была установлена, но предъявители банковых билетов могли бы требовать в обмен за билеты слитки, а не монету, по монетной цене в 3 ф. 17 ш. 10, п. Итак, если бы только банк был обязан платить по своим билетам слитками или монетою, смотря по желанию предъявителя, то последний закон, установляющий плату за чеканку в 6 % или в 4 пенса с унции серебряной монеты, но требующий, чтобы монетный двор чеканил золото без всякой платы, оказался бы, быть может, наиболее удобным, так как он всего действительнее предупреждал бы всякие ненужные колебания орудия обращения.

ГЛАВА XXVIII

О сравнительной ценности золота, хлеба и труда в богатых и бедных странах

«Подобно всем другим товарам,

– говорит Ад. Смит, —

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее