Читаем Начала политической экономии и налогового обложения полностью

Итак, эти расходы будут представлять собою крайний предел неблагоприятного вексельного курса. Как бы ни был велик мой долг, даже если бы он равнялся самой значительной субсидии, которую когда-либо давала наша страна какой-нибудь другой, – пока я в состоянии платить торговцу слитками монету установленной ценности, – он будет охотно вывозить слитки и продавать мне векселя. Но если я стану платить ему за вексель худой монетой, или обесцененными бумажными деньгами, то он не согласится продавать мне свой вексель по этой ценности: так как, если монета истерта, то она перестает содержать такое количество чистого золота или серебра, которое должно заключаться в 100 фунтах, и, след., он должен вывезти прибавочное число штук такой худой монеты, чтобы иметь возможность уплатить мой долг в 100 ф. или эквивалент последнего в 1,100 флоринов. Если я стану платить ему бумажными деньгами, то, не будучи в состоянии вывезти их заграницу, он примет в соображение то обстоятельство, можно ли будет ему за эти деньги купить столько слитков золота и серебра, сколько заключается в монете, которую заменяет бумага; если да, то он примет бумагу, подобно монете, если же нет, то он станет выжидать дальнейшей премии на свой вексель, равняющейся обесценению бумаги.

Итак, пока орудие обращения состоит из полновесной монеты, или из бумаги, разменной по предъявлению на полновесную монету, вексельный курс никогда не может возвышаться или падать сравнительно с al pari более, чем насколько простираются издержки пересылки драгоценных металлов. Но когда оно состоит из обесцененных бумажных денег, он, несомненно, будет падать соответственно степени обесценения.

Таким образом, вексельный курс представляет достаточно точный критерий, на основании которого мы можем судить об ухудшении обращения, которое порождено или скоблением и трением монеты или обесценением бумажных денег.

Сэр Джемс Стёарт сделал замечание, что

«если бы изменили одновременно во всей Англии наш английский фут, посредством придачи к нему или отнятия от него известной относительной части его установленной длины, то всего лучше можно было бы открыть подобное изменение путем сравнения нового фута с парижским или с футом какой-либо другой страны, не потерпевшим никакого изменения.

Совершенно также, если бы оказалось какое-нибудь изменение в английской денежной единице – фунте стерлинга, и если бы подобное изменение было затруднительно привести в известность, благодаря сложности сопровождающих его условий, то лучшим способом открыть его было бы сравнение старой и новой ценности с деньгами других стран, не испытавшими никаких изменений. С наибольшею точностью это может выполнить вексельный курс».

В «Эдинбургском обозрении», при обсуждении памфлета лорда Кинга, было замечено, что

«наш торговый баланс не потому постоянно нам благоприятен, что наш ввоз состоит частью из слитков».

«Слиток,

– говорится здесь далее, —

есть товар, на который, подобно всякому другому, спрос колеблется, и который совершенно так же, как и всякий другой товар, может входить в список вывоза или ввоза; но этот вывоз или ввоз не станет действовать на вексельный курс путем отличным от вывоза или ввоза каких-либо иных товаров».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее