Начальник милиции. Книга 4

— Ничего, их там много. Все не переломаешь… Кстати, как там Чудинов? На разговор не созрел? Молчит, зараза…

— А шут его знает… Пойдем посмотрим.

Дежурный снял ключи от помещения КПЗ с гвоздика, и мы пошли в подвал.

— Ключи вообще-то надо прятать, — выходя из «аквариума» кивнул я на гвоздик.

— Да куда они денутся? — с уверенным видом хмыкнул Миха. — Я же всегда тут. Если ухожу, то с собой беру. Тут еще от сейфа и от оружейки в связке.

Переубеждать я не стал, видимо, уже много лет так здесь заведено. Что ж… Если бы я был начальником милиции, я бы здесь маленько по-другому всё сделал.

Мы спустились в подвал. Постовой сержантик Женя Юсупов, молодой и худой ещё парнишка, выскочил из комнаты-бытовки.

— Ты чего не на посту? — насупился Баночкин.

— Так перекус, Михаил Александрович, — оправдывался тот.

— Где второй? Нельзя камеры без присмотра оставлять!

— Так я один, вы же знаете… напарник в отпуске, а с других смен не можем взять. Оголим и их.

— Бардак, — поморщился Баночкин, совсем как Кулебякин.

Ему нравилось иногда руководить. Не все же в аквариуме сычом сидеть и разговаривать только с рацией и телефоном.

Я подошел к камере. Откинул вбок круглый щиток смотрового окошка. Заглянул.

Чудинов, на мое удивление, не лежал на нарах, а отжимался.

— А… начальник, — заулыбался он, увидев мой глаз, узнал даже по нему. — Когда меня уже выпустят?

— Нескоро, Степа… — хмыкнул я. — А возможно, никогда…

— Что за беспредел, начальник? — выкрикнул тогда он, встав. — Не убивал я Матвея Исааковича! Он же мне как покровитель был, пристроил, обогрел. Меня с такой статьей все боялись на работу брать, один Миль согласился.

— И с чего это он вдруг так согласился? — спросил я.

— Ну, я добро умею помнить… — туманно ответил арестованный.

— Дай угадаю… Мясом барыжили налево? Так?

— Не наговаривай, начальник, о мертвых либо хорошо, либо ничего…

— Ничего, кроме правды.

— Что? — не понял Чудинов.

— Я говорю, так эта фраза звучит на самом-то деле. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды… То есть — всё равно уже человек помер, нечего про него заливать.

— Ну было пару раз, да… Списывали мы свежак, как протухшую заморозку. Но, сам понимаешь, ведь все, все магазины крупные так делают… утряска, усушка, или как там у них называется по-умному? Я не товаровед, мне все равно. Но за такое в КПЗ сажать? Несправедливо, начальник.

— Тебя арестовали за другое, — спокойно поправил его я.

— Знаю… — вздохнул Чудинов. — Но не убивал я Миля, вот хоть чем поклянусь. Хошь?

— Что мне твои клятвы. Мухтар к тебе привел, а ты за топор схватился. Бежать хотел. В окно сиганул. Это всё против тебя говорит.

— Говорю же, испугался. А значок этот комсомольский ваш — пшик, да и только! Я на него и наступить мог, когда в кабинет заглядывал. Мне же любопытно было, как все произошло, когда ты меня поставил охранять место преступления. Может, задел его, значок этот чёртов, и дух свой оставил. И вообще, начальник, только не обижайся, пес у тебя глупый. Не может настоящего преступника найти. Вертухаевский пес, на урок заточен… Ну так что? Когда меня выпустят?

— Посиди, подумай.

— Что подумать?

— Глупый пес или нет. Жду от тебя правильного ответа. Пока не скажешь — не выйдешь.

— Ну, начальник…!

Я захлопнул смотровое окошко. И подошел к Женьке и Михаилу.

— А ты чего такой грустный? — спросил я Юсупова.

— Да все нормально, — потупил взгляд паренек и покосился на камеру с Чудиновым.

— Пошли, поболтаем, — я отвел парня в сторонку, к камерам, где сидели административники. Там было пусто сегодня, к выходным набивали полные, а сейчас все спокойно в городе.

— Ну, рассказывай… — я посмотрел парнишке в глаза.

— Угрожает мне Степка… — пробурчал постовой.

— Степка? Ты знаешь Чудинова?

— Ну так сосед мой, да… Ну как сосед? Жил в соседней квартире, пока не посадили его. А пока отбывал, его выписали, и не знаю уж, где сейчас обитает.

— А угрожает почему?

— Да говорит, что не по-соседски я вертухаем заделался. Дескать, выйдет и разберется со мной.

Вот гаденыш… На зоне таких как Чудинов не уважали, ни администрация, ни сидельцы. Отбывающих за такие статьи держали чуть в стороне в помещении отряда от остальных. Сами зэки определяли им дислокацию. Койки их были в определенном месте. И сигарету у них, или что-то другое, брать из рук считалось западло.

— А ты, что? — спросил я, чувствуя, как подкатывает злость.

— А что я… Я ничего. Я ж ведь на службе…

— Слушай, Женя, — серьёзно произнёс я, — учись всякое отребье на место ставить. Вот сейчас откроешь камеру, пойдешь — и поставишь.

— Я?

— Нет, бляха! Вместе со мной.

— А! Ну с вами — это можно!

Пацан даже чуть улыбнулся.

— Это был сарказм, Женя, — отбрил его я. — Иди и покажи, кто главный…

— А как?

— Хо-осподи… Где вас таких берут в милицию?

— Я после армии, меня порекомендовали Петру Петровичу общие знакомые, и…

— Это был вопрос, на который не надо отвечать, Женя… Короче, идешь и объясняешь, что сотрудника милиции надо уважать и угрожать ему никак нельзя, и подкрепляешь слова аргументом.

— Каким аргументом? — опешил Женя.

— Вот этим, — я показал ему кулак.

Тот снова побледнел.

— В морду дать?