Начальник милиции. Книга 4

— А чего мне доказывать… Я лично тебя уже приговорил… Узнаешь? — я показал ему то самое любовное письмо, что нашел у него в квартире, в котором неизвестная девушка звала его на свидание и просила прощения за то, что его преждевременно бросила.

— При чем тут это? — дернулся Чудинов, письмо его явно задевало.

— А при том, Степа, что это мотив… Я долго не мог понять, почему ты убил своих друзей молодости. И долго не догадывался, почему ты так реагируешь на эту писульку, ведь столько лет прошло. А потом отдал письмо на почерковедческую экспертизу. И знаешь, что она показала? Молчишь? Вижу, что прекрасно знаешь, Степа. Почерк в письме — мужской, Степа!

— Они меня обманули… — тихо и отрешенно процедил он, погружаясь в себя и в былые воспоминания. — Такое не прощают.

— А хочешь, я скажу, кто тебе его написал от имени твоей бывшей возлюбленной? Кто поглумился над тобой? Это был твой старый дружок Матвей Миль. У нас были его кое-какие бумаги, на экспертизе, изъятые с места его убийства, и эксперт наметанным глазом увидел, что раньше где-то этот почерк наблюдал. Сравнил — и полное совпадение.

— Миль, тварь, — чуть покачиваясь и будто в трансе, пробубнил Чудинов.

— Расскажи, как все было… Или хочешь, я расскажу. Много лет назад ты был влюблен в одну молоденькую студентку. Она мечтала стать актрисой. Ты познакомился с ней, защитив от хулиганов. Тебе разбили морду, а она любезно отдала свой платок. Где были вышиты ее инициалы: К, И и Т, Котова Ирина Тимофеевна. Ты по уши влюбился, а ты ведь был тогда стилягой и модным парнем. Во всяком случае старался таким быть, чтобы иметь какие-то шансы, хотя финансово ты не слишком уверенно стоял на ногах. А вот твой друг, Матвей — из обеспеченной семьи номенклатурщика. Любимец женщин. Тебе сложно было с ним тягаться. Так? Ты всегда был в его тени, Степа. Он забирал все лучшее. И вот однажды твоя любовь тоже переметнулась к нему. Ведь она совсем не хотела быть с тем, кто в тени, она будущая актриса, а эти особы привыкли быть на виду.

Я видел, как побелели костяшки на сжатых кулаках Чудинова, и не торопясь продолжал экскурс в его прошлое.

— Ты страдал, возможно, даже хотел отомстить. Еще тогда у тебя созрел план. Потом вдруг это письмо от Иры. Она, между прочим, до сих пор жалеет, что позволила друзьям сотворить такое. Ты ведь думал, что это она написала, потому что хотел верить. И ты пришел в парк, на вашу лавочку, на то самое место, где ты защитил ее от хулиганов. Но там была не она. Там была компашка твоих друзей. Миль, Гребешков, Ларионов. Миль даже нацепил женский парик. Они ржали, а Матвей хохотал громче всех.

— Они все поплатились за это… — процедил Чудинов.

— Нет, Степа, не за это ты их убил… Сам знал, почувствовал в глубине души, что не насмешки ради это всё. Они хотели тебя излечить. Думали, что таким дурацким розыгрышем выбьют из головы твою страдальческую любовь, потому что уже видели, как ты становишься тряпкой. А потом ты уехал на комсомольскую стройку. Увидел объявление на стене, бросил институт и уехал на много лет. Но с женщинами после того случая у тебя не ладилось. Потому, когда вернулся в область, ты снял девицу за деньги. Ты хоть как-то хотел почувствовать себя нужным. Пусть даже за плату. Но ты ее убил. Почему? Я могу лишь предположить, что она тоже над тобой посмеялась. Может, даже случайно в чём-то И в тебе вспыхнули старые обиды.

— Она… Она… — скрипел зубами Чудинов. — Она рассмеялась. Когда я рассказал, почему у меня никого нет… я ей доверился… Сука…

Я не стал на это отвечать, мне было это безразлично. Я продолжил рассказ:

— А потом ты отсидел за убийство и изнасилование проститутки. А когда вышел, то во всех бедах ты винил своих старых друзей. Ведь если бы не это письмо, то все могло бы пойти по-другому. Так ты считаешь. Но это совсем не так, Степа…

— А ты знаешь, как? — прорычал он. — Много ты знаешь…

Я и это пропустил мимо ушей. И добавил:

— Ты сам встал на путь убийцы и насильника. И в зоне уже окончательно из тебя сделали нелюдя. А когда вышел — решил мстить. Устроился на работу мясником. Ты научился владеть ножом почти виртуозно. И именно нож избрал, как орудие убийства. Он такой же твердый и холодный, как вся твоя жизнь. Но потом понял, сообразил, да? Если удары наносить точно и умело, то милиция поймет, что орудует человек, хорошо владеющий ножом. И ты решил бить неумело. Криво, будто слабая женщина или старик. Знал, что жертве всё равно от тебя не уйти, уверен был. И все в это поверили, Степа, только не я. Первый труп — жертва умерла от потери крови, ни один из ударов не был смертельным. Потом второй так же. И третий. И я понял, что это удары нанесены, наоборот, очень, умело. Ты мучил жертв, они страдали, умирая медленно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.