Начальник райотдела

— «Итак, слушай, Иов, мои речи и внимай словам моим. Если можешь, отвечай мне и стань передо мною на колени…» — шутливо запричитала она, судорожно вспоминая библейские слова, пытаясь перевести трагедию в фарс.

— «Чист я, без порока, невинен я, и нет во мне неправды», — с серьезным видом ответил Андрей, и Гюзель услышала в его голосе много боли и горечи. Она вдруг остановилась, ей уже не хотелось шутить и прикалываться.

«Он наизусть Библию помнит, интеллигент проклятый», — со злостью подумала она, по сложившейся привычке прижимая руку к сердцу.

— Я не верю тебе, — она оттолкнула его от дверцы, но он стоял насмерть, прижавшись к стальному боку, словно хотел навсегда слиться с машиной, лишь бы не позволить Гюзель исчезнуть с сияющего весеннего небосклона.

— А ты напрягись, хотя бы раз в жизни. И поверь.

Она отошла от машины, ковыряя носком ботинка мерзлую землю. Кое-где земля оттаяла и проступала сквозь тонкий ледок жухлыми прошлогодними травинками.

— Ты не хочешь утруждать себя. Ведь поверить человеку гораздо труднее, чем разувериться в него. Отказаться от человека очень легко.

— А ты меня не стыди, — она пнула носком комок стылой земли, он отлетел, и Гюзель проводила его взглядом. — Мне не стыдно, знаешь ли.

— А мне стыдно за тебя. Ты сразу отвергла меня, даже не зная, в чем дело. Ты отказалась от меня, как от прокаженного. — Андрей почти кричал, он загородил дверцу машины, и Юмашевой вдруг захотелось всплакнуть, горько и жалобно, совсем, как в детстве, чтобы все услышали и спросили: «Почему ребенок плачет, его кто-то обидел?».

— Пусти меня. И перестань стыдить. Мне не стыдно за себя. Ты — не прокаженный. А я — не Иисус Христос. Я, знаешь ли, обыкновенная женщина, беззащитная перед оговором, — она почти отшвырнула его от дверцы машины.

— Кто бы видел эту беззащитную женщину, — ухмыльнулся Андрей, — тот сразу бы признал правоту матриархата. Ты куда едешь?

— Хочу оружие сдать. Мне оно больше ни к чему, — пробурчала Гюзель сквозь стиснутые зубы.

— Тебе оно больше ни к чему, — легко согласился Андрей. — Оружие надо сдать. А меня подбросишь по дороге, по старой памяти, а?

— Садись, — продолжала бурчать Гюзель. — Жалко, что ли. Бензин у меня пока что казенный.

— Дай, я за руль сяду, а то у тебя вид, как будто ты пива выпила или еще чего-нибудь покрепче.

Он забрал у нее ключи, и Гюзель послушно уселась на правое сиденье. Она хмыкала, морщилась, иногда хлюпала носом, трогала пальцем кончик носа, щеку, но в душе ее творилось что-то невообразимое, прекрасное, волнующее.

Юмашева знала, что простит Андрею все его прошлые и будущие прегрешения, лишь бы он сидел рядом с ней и никуда не исчезал, ни на секунду, ни на минуту, никогда-никогда, и чтобы они всегда были вместе на длинной-длинной дороге жизни и больше никогда не расставались.

2013 г.