Начало

А потом Софа ошарашила меня резким переводом беседы на новую тему – поинтересовалась результатами моих недавних сексуальных приключений:

– Александр, три дня назад ты встречался с Татьяной Фёдоровной. Не хочешь ли рассказать и об этом?

– А-а… э-э-м…

К такому повороту разговора я, признаться, был не готов. Да и что там о встрече с купчихой рассказывать? Мои надежды на нормального полового партнёра развеялись, «как с белых яблонь дым». Вы желали уроки семейного естества? Получите, распишитесь. «Тут не трогай, здесь не целуй, а вот это вообще ни в коем разе не позволительно. Сменить позу? А что такое поза? ЧТО?! Вы за кого меня принимаете, молодой человек?! Все добропорядочные обыватели делают так, и только так. В глаза не смотрите – невежливо. Можете приступать».

А после «секс привычный, унылый, монотонный, туда, сюда, обратно – сто двадцать шесть секунд». Эти строчки из песни Тимура Шаова поразительно точно передают мои ощущения в тот момент. Мадам ещё и частоте движений пыталась меня учить. Кошмар! Столь жестокого удара от судьбы я не ожидал. Право слово, какой-то онанизм дуэтом вышел, не иначе.

С грустью в голосе поведал о постигшем мою нежную, ранимую психику разочаровании. Сам процесс, разумеется, описывать не стал, но над отношением купчихи к «обучению» поюморил вволю. Видать, неплохо вышло: впервые лицезрел хихикающую Софу. Веселилась, как пятнадцатилетняя девчонка, ей-богу. Затем махнула рукой и сказала:

– Тут уж ты сам разбирайся, не маленький. И не забудь в воскресенье на исповедь сходить.

Я оторопел:

– Какую исповедь?

– О прелюбодеянии конечно.

– А… зачем?

«Мамочка» вздохнула, глядя на нерадивое чадо:

– Александр, ты очень редко исповедуешься, будто за тобой грехов нет. Ну да пока о них не знают, и бог-то с ними, но в данном случае, я думаю, о вашем свидании с Татьяной Фёдоровной уже многие прослышали, да и сама она, очевидно, грех замаливала. Потому и тебе не стоит утаивать обстоятельства встречи пред церковью. В глазах общества это слишком неприглядное занятие. Повинись, дело молодое, с кем не бывало.

Во, ёксель-моксель, других забот у нас нет! Опять тащиться на «беседу» к этому въедливому попу. После убийства мною мордокрыса с компанией он, помнится, чуть душу из меня не вытряс, выясняя, «почто и во имя чего» я так скверно с нехорошими дядями поступил.

Вот о чём ему рассказывать? О сексе «унылом, монотонном»? Ха, отличная мысль. Пожалуюсь-ка я на загубленный в моей душе юный романтизьм, вдруг он посоветует кандидатуру для интима. Симпатичную и с богатым опытом. «Как жить дальше, отче, когда даже приватное общение не согревает сердце?»

Не посоветовал. Эх, пастырь душ заблудших. Лучше б ты мне вместо получасовой лекции о нравственности парочку адресочков указал, где будут биться в унисон сердца и тело телом сможет насладиться.

Из церкви я вывалился морально вымотанный и с огромным желанием выпить. Автоматически бросил несколько медяков, проходя вдоль шеренги просящих милостыню, и наткнулся взглядом на стоящего в конце солдата-инвалида, у него одна нога ниже колена была деревянная. Вылитый Джон Сильвер![95] Вспомнились слова исповедника о добрых делах в отношении сирых и убогих.

– Где ногу потерял, солдат?

– На югах… вашбродь. – Солдат слегка замялся с ответом и на всякий случай решил признать во мне благородие.

– И где ж на югах?

– Дык под Самаркандом, вашбродь.

– Повоевал, стало быть?

– Семь годков пески басурманские топтал, вашбродь.

– Здесь оказался какими судьбами?

– После ранения проездом в Енисейск следую, на побывку значитца.

– А на паперти почему стоишь?

– Дык пешком-то мне тяжко, а за место на барже денег треба. Соберу и двинусь.

– Ясно. Зовут как?

– Ерофеев.

– Ел давно, солдат Ерофеев?

– Вчарась угощали.

Так-так, угощали – это, скорее всего, водки налили. Ну, может, ещё и закусить маленько дали. Эх, житуха солдатская! А вид у него, несмотря на деревянную ногу, довольно бравый: мундир чист, волосы причёсаны.

– Держи четвертак, и пойдём в трактир, накормлю. Как поешь, расскажешь о войне с азиатами.

– Благодарствуйте, вашбродь, эт мы завсегда готовы! – обрадовался инвалид.

Ни в одном из местных предприятий общепита я до сих пор не бывал. Значит, настало время познакомиться. Три комнаты, ничего примечательного, я таких питейных заведений в кинофильмах много повидал.

Навстречу половой[96] кинулся, с лёгким сомнением меня осмотрел, но всё же признал мой возраст и вид достаточными для культурного обслуживания. Вежливо поклонился и подобострастно спросил:

– Чего барин желает-с?

И тут же буркнул мне за спину:

– Я тебе говорил больше не приходить? Пошёл вон!

Ого, солдат успел уже и с обслугой трактира поцапаться!

– Он со мной. Организуй-ка нам, братец, столик отдельный. И подальше от этих, – махнул я рукой в сторону двух подвыпивших крестьян, сидевших за ближайшим столом.

– Сей момент-с! Пожалуйте вот сюда.

Ага, я гляжу, вторая комната здесь почище, а в последней даже стулья вместо лавок стоят, и скатерти на столах имеются… Чистые. Красота!

– Давай щи, кашу, мясную нарезку, огурчики солёные и шкалик вина хлебного. Есть хорошее?