Начало

Фергус дрожащими руками коснулся подбородка, губ и носа и снова вскрикнул, едва не завыв от боли. Его трясло.

– Не ной. Ты это заслужил. Посмотри, что за бардак ты здесь навел. Отвратительно, – брезгливо сложил руки на груди Хайнц.

Фергус не осмеливался поднять глаза. От шока в голове стало совсем пусто, боль обжигала все лицо изнутри. Он знал, что это быстро заживет, но такие раны получал впервые. Его болевой порог не был столь высоким, как у взрослых Грехов.

– Посмотри на себя. Твоя кровь черная. Не красная. Ты не человек, Фергус, – хлопнул ладонью по столу Хайнц.

Фергус вздрогнул, испуганно держа руки под лицом. Он ловил капли крови, боясь испачкать пергамент, стол и рубашку еще сильнее. Его глаза слезились, но он держался изо всех сил, чтобы не разрыдаться по-настоящему.

«Я хочу домой. Я так хочу домой».

– Ты не человек. Ты – чудовище. То самое, которым пугают детей в сказках на ночь, которое отправляют на костер и загоняют в пентаграммы. Как бы ты ни хотел стать другим, тебе не победить самого себя. Люди – это люди. А чудовища должны оставаться во тьме, где им и место, – продолжал буравить его взглядом Хайнц. Он не повышал голоса, не замахивался, но вся его фигура просто давила на Фергуса, заставляя опускать голову ниже и давиться кровью и слезами. Нос продолжал пульсировать болью, которая ослепляла и оглушала.

Фергус отчаянно хотел оказаться как можно дальше отсюда. Где вместо своих окровавленных ладоней он рассматривал снежинки на вязаных варежках и помогал убирать снег, где сухо трещали поленья в печке и вкусно пахло тушеным мясом с капустой, где белье после мороза хрустящее и свежее, а узоры на стеклах превращались в сказочные картины.

В этих сказках не было чудовищ.

– Чтобы не исчезнуть, ты должен помнить, кто ты. Быть выше людей. Идеальнее. Хватит пускать сопли. – Хайнц взял лист пергамента за уголок двумя пальцами.

Фергус испуганно застыл.

– Марш в ванную. Приведи себя в порядок. Перепишешь трактат три раза. И у нас сегодня прием, наденешь те вещи, которые я тебе купил. Ты понял меня?

– Да, Учитель.

– Тогда почему ты еще сидишь здесь и хнычешь?

– Извините!

Фергус резко вскочил, едва не опрокинув стул, и поспешил в ванную комнату, ловя руками капли крови.

– И чтобы убрал за собой все, – крикнул вслед Хайнц.

– Да, Учитель!

Отражение в зеркале уродливое. С прищуренными от боли глазами, опухшей, скривленной переносицей и черными разводами крови на губах и подбородке. Кровь продолжала течь, пока Фергус судорожно смывал ее с лица. До носа было больно дотрагиваться, но он старался делать это аккуратнее. Краем уха он слушал удаляющиеся шаги по коридору – Учитель ушел.

Как только Фергус это осознал, он тут же дал себе волю разрыдаться, едва ли не заваливаясь в раковину. Он плакал тихо, беззвучно сотрясаясь всем телом, и в голове его один за другим вспыхивали воспоминания.

– Я не чудовище. Не чудовище.

Гилберт был человеком из дальней деревни. Он нашел Фергуса и оставил его у себя, даже зная, кто он такой. Гилберт был умным и бесконечно добрым стариком, он не учил Фергуса, как быть Грехом, как превращаться и контролировать свои силы, но объяснял ему, что значит быть порядочным и человечным.

Фергус учился у него писать, читать, отличать хорошую еду от несъедобной, рыбачить и ухаживать за садом. И ему нравилась такая жизнь, нравилось быть человеком, ведь Гилберт расчесывал его волосы, читал сказки на ночь и обнимал, если Фергусу было грустно и страшно.

Но Гилберт был стариком, а люди не живут столь долго. Даже Мастера. И когда он умер, деревенские жители взяли опеку над Фергусом в свои руки. Фергус доверял им, они не могли сделать ничего дурного. Они всегда хорошо к нему относились, даже зная, кто он.

Но они предали его, решив откупиться им у богатого попечителя. «Ты не сможешь быть один без Гилберта. Он хороший человек. Он позаботится о тебе».

Да, они оказались правы. Хороший человек сразу распустил руки. Но мальчик практически сразу откусил ему обе руки, приняв полную форму от испуга, и ничуть не пожалел о содеянном.

Фергус всхлипнул и тут же застонал от боли. Он содрогнулся от мерзкого привкуса крови. Точно такой же привкус был во рту, когда он стоял посреди пепелища, и деревенские дети, которых он единственными оставил в живых, швырялись в него грязью и камнями.

«Чудовище! Монстр! Убийца!»

Фергус вздрогнул, вспоминая, как больно острый камень ударился о щеку. Он застыл, сгорбившись перед зеркалом, держа окровавленные руки под теплой водой. Его кровь и правда была черной, как чернила, которыми он несколько минут назад выводил поэтические изречения.

Сначала он убил всех в деревне, где жил. Потом была еще одна, где его хотели сжечь на костре. Потом третья. За Фергусом тянулся кровавый след, и все потому, что на эмоциях и страхе он не умел контролировать свою полную форму.

Может, он и правда был чудовищем?